Печаль на двоих

— А теперь перейдем к организации, самой дорогой моему сердцу и многим из вас. Из всех встретившихся на моем жизненном пути людей — тех, кого я имела честь знать и с кем имела честь работать, — эта женщина, чье имя носит наш клуб, достойнейшая из достойных. Энни, виконтесса Каудрей, была одним из самых искренних и преданных друзей женщин-тружениц — таких друзей можно только поискать. Она прекрасно разбиралась в делах, обладала поразительной способностью принимать быстрые, толковые решения и всегда проявляла глубокое сочувствие к тем, кто нуждался в помощи, и желание им помочь. — Селия указала на три встроенных в стену витража с тремя херувимами в разных позах. — Сегодня над нами парят три символа нашей профессии — профессии сестры милосердия: Любовь, Стойкость и Вера. Правда, некоторые, наверное, сказали бы, что к ним стоит добавить «чувство юмора» и «крепкую спину».

Джозефина заметила, что эту шутку особенно оценили медсестры.

— Стойкость, любовь и вера характерны были и для всей деятельности леди Каудрей, и ей мы обязаны успехом и безупречной всемирной репутацией нашего клуба и колледжа медсестер. Но если мне позволят, я хотела бы в конце добавить кое-что от себя лично. — Селия умолкла и обвела взглядом аудиторию. — Сегодня я в последний раз выступаю в официальной роли секретаря «Клуба Каудрей». Последние тринадцать лет принесли мне много радости и удовлетворения, однако, несмотря на то что мои запасы любви, стойкости и веры далеко не исчерпаны, возраст берет свое и настала пора передать бразды правления в более молодые руки. Я надеюсь, что моя преемница — кто бы она ни была — найдет в этой работе такое же удовлетворение и такую же радость, какие нахожу я. Дамы и господа, благодарю вас. Наслаждайтесь представлением и, пожалуйста, щедро жертвуйте на наши благотворительные цели.

Когда Селия покинула сцену, уступая ее первому действию представления, Арчи повернулся к Джозефине:

— Ты знала, что она собирается это сделать? — В его вопросе прозвучали обвинительные нотки.

— Нет, я понятия не имела. Я в этот выходной ее почти не видела. — Джозефина, расстроенная тоном Арчи, окинула его внимательным взглядом. — Я полагаю, она хочет уйти, пока еще пользуется уважением большинства членов клуба. Та субботняя сцена с Джерри была для нее, наверное, последней каплей, верно же? — Арчи ничего не ответил, и хотя Джозефина сделала еще несколько попыток завязать с ним беседу, он казался настолько погруженным в свои мысли, что не слышал ни слова из того, что она говорила. Удрученная молчанием инспектора, не зная, чем оно вызвано, Джозефина взяла в руки его лицо и повернула к себе. — Арчи, может, тебе будет лучше, если мы перестанем видеться?

— Что?!

По крайней мере теперь он обратил на нее внимание.

— Не говори глупости. Ты имеешь в виду вчерашнее? Извини, Джозефина, но я думаю вовсе не об этом. Прости меня. — Он придержал ее руку на своей щеке и улыбнулся. — А теперь я отвечу на твой вопрос: я не могу себе даже представить, что мы с тобой не будем видеться. Хуже этого просто не придумаешь. Я знаю: наши отношения не всегда будут достаточно гладкими, и что в твоей и моей жизни наверняка найдется немало такого, что способно их испортить, и не всем мы можем друг с другом поделиться, но чтобы я предпочел тебя вообще не видеть — такое совершенно исключено. И надеюсь, ты со мной согласишься.

Джозефина уже собиралась ему ответить, как к их столику подошел официант и протянул Пенроузу записку.

— Черт! — воскликнул Арчи и тут же поднялся. — Извини, Джозефина, мне пора идти. Поговорим об этом позже.

— Я подумала: вы захотите узнать об этом немедленно. Она умерла десять минут назад. Я ничего не могла сделать. Сердце ее настолько ослабло, что приток крови к основным органам стал недостаточным и почки так и не восстановили свою функцию. Мне очень жаль.

Пенроуз понимал, что Мириам Шарп выражала сожаление о смерти Люси, а вовсе не о том, что эта смерть как-то нарушила его планы. И при обычных обстоятельствах он бы испытывал те же самые чувства, что и она, но после заявления Селии Бэннерман о ее намерении уйти в отставку стало ясно, что надо торопиться, и потому инспектор повел себя с несвойственной ему бестактностью.

— Кто об этом знает?

— Только вы, еще одна медсестра и дежурный полицейский. Но я не могу держать ее смерть в секрете — вы это имеете в виду? Есть определенные процедуры, которым нам положено следовать, и нужно уведомить самого близкого родственника, не говоря уже об элементарном соблюдении приличий.

— Я знаю, и не стал бы вас ставить в неловкое положение, если бы в этом не было такой острой нужды. — Пенроузу теперь нужно хоть как-то выиграть время: если Селия Бэннерман узнает, что Люси умерла, ей ни к чему будет больше рисковать и она преспокойно с почетом уйдет на пенсию, а у него не останется никаких доказательств ее вины. — Пожалуйста, дайте мне только час.

Мириам Шарп задумалась, и Пенроузу показалось, что он ждет ее ответа целую вечность.