Печаль на двоих

— Их нельзя держать в камере, поэтому мы поставили цветы здесь. Таким образом, заключенные могут любоваться присланными им цветами четыре раза в день — когда идут на работу и обратно и когда идут на прогулку и возвращаются с нее. Да и тем, кому никто не присылает цветов, тоже приятно на них посмотреть. Мы ставим цветы и в часовню тоже. Но вообще-то приходится соблюдать осторожность. — Она усмехнулась. — В тюльпаны, например, легко спрятать косметику.

Джозефину поразило это сочетание эстетики и практичности, и она подумала: может, и ей стоит усвоить подобный подход?

— В этом крыле сидят те, кто попал в тюрьму первый раз. — Сесилия отперла очередную стеклянную дверь очередного коридора. — Вы увидите: на них не синие комбинезоны, а зеленые в клетку.

Джозефине это различие показалось ничтожным: судя по тем женщинам, которых она уже успела увидеть, индивидуальность из них уже вытравили целиком — темными бесформенными платьями, комбинезонами поденщиц, черными ботинками и толстыми черными вязаными чулками. Одни стояли возле дверей камер, другие несли из водопроводного крана воду или толпились в очереди в уборную, но у всех у них на лицах было одно и то же выражение отстраненности, и говорило оно об одном: не важно, какого цвета твоя форма, жизнь в тюрьме — это жизнь в тюрьме.

— Большинство женщин едят у себя в камере, но внизу есть столовая, и тем, кто получил достаточное число положительных оценок за поведение, разрешено есть в столовой и разговаривать, а также читать газеты. Звучит привлекательно, но на самом деле — это тоскливый уголок на лестничной площадке между двумя рядами камер, и, честно говоря, большинству женщин абсолютно безразлично, что пишет о событиях в мире «Дейли телеграф». Правда, они все же получают хоть какое-то представление о том, что творится на свете, но до мужчин нам еще очень далеко.

— Выходит, мужские тюрьмы отличаются от женских? — спросила Джозефина и с облегчением подумала, что, пожалуй, взгляд Сесилии Макколл на реформы тюрем не столь наивен, как ей поначалу показалось.

— О да! В Уэйкфилдской тюрьме заключенные едят все вместе без надзора и не выглядят так, будто они из богадельни. Наверное, потому, что мужчин в тюрьмах гораздо больше, чем женщин, с ними чаще возникают проблемы, и потому им уделяется более серьезное внимание теми, кто принимает по этим вопросам решения. Было бы куда лучше, если бы во внешнем мире осознали, что деморализовать женщину так же легко, как и мужчину. — Сесилия остановилась у открытой двери в самом конце крыла. — Ладно, слезаю с любимого конька. Пойдемте, покажу вам камеру.

Джозефина зашла в камеру и тут же поняла, как глупо с ее стороны было ожидать, что комната будет пуста. Женщина лет тридцати стояла перед зеркалом. Завидев незнакомку, она покраснела, и Джозефина почувствовала, как сама заливается краской; трудно было сказать, кто из них двоих больше смутился.

— Браунинг, это мисс Тэй, — обратилась к заключенной Сесилия. — Мисс Сайз послала ее на нас посмотреть.

— Какая приятная, яркая… э… комната. — Джозефина тут же готова была проглотить язык за нелепость своего высказывания.

Но Браунинг ее слова, похоже, искренне обрадовали:

— Правда? — Она заметила, что Джозефина разглядывает развешанные на стенах фотографии. — Это мой муж. — Браунинг кивнула на интересного молодого мужчину в форме почтальона. — А это мой Бобби, но сейчас он, наверное, выглядит совсем по-другому. Они ведь в этом возрасте быстро растут, правда же?

Когда она заговорила о ребенке, на глаза у нее навернулись слезы.

— А вы еще долго будете с ними в разлуке? — осторожно спросила Джозефина.

— Шесть месяцев, мисс.

— Тяжело, должно быть.

— Это половина его жизни, мисс.

— А похож он на вас, — наклонилась Джозефина к фотографии. — И это за шесть месяцев не изменится.

Оставив Браунинг в ее принудительном уединении, они снова зашагали по коридору. Когда подошли к центральной части тюрьмы, Джозефина заметила, что с приближением к другому крылу камеры становятся мрачнее.

— А за последние тридцать лет камеры изменились? — спросила она, вдруг вспомнив о цели своего визита.

— Только в последние несколько месяцев разрешили зеркала и фотографии, да и постели теперь другие: вместо деревянных нар настоящие пружинные матрасы. И еще электрическое освещение. Чтобы заключенные могли почитать и написать письма, его теперь выключают только в десять вечера. Да, и еще у них есть звонки на случай крайней необходимости. Порой они очень даже кстати.

— А за что сидят женщины в этой части здания?

— За самое разное. — Сесилия обвела рукой камеры одну за одной. — Уильямс распускала руки со своим приемным ребенком, Пирс и Грегори, как и Браунинг, воровали в магазинах, а Гасскел, дочь адмирала, почему-то забывала оплачивать счета, выезжая из отеля. Вот эта женщина — двоемужница, эта сидит за проституцию, а это вдова: она потеряла работу и пыталась украсть из «Вулворта» два пакета фруктов.

— Выходит, их объединяет лишь одно: все они впервые нарушили закон?