Печаль на двоих

Комната ее была хоть и маленькая, но удобная и изысканно меблированная. В ней имелось все, что необходимо, и ничего лишнего: односпальная кровать, солидный письменный стол, просторный платяной шкаф, масса полок для посуды и то, что ей нравилось больше всего, — высокое выходившее на Кавендиш-сквер и занимавшее почти всю стену окно. Джозефина разложила по местам содержимое пакетов, прихорошилась, нашла очки и, подойдя к письменному столу, собрала свои утренние записи. Быстро пробежав их глазами, она набросала вопросы, на которые надеялась получить ответы у Селии, и отправилась вниз с твердым намерением узнать все, что только возможно, о губительницах младенцев из Финчли.

В гостиной Селии не оказалось, и Джозефина, усевшись на набитый конским волосом стул возле выходившего на Генриетта-стрит окна, стала ее ждать. В клубе гостиная была самой большой и одной из самых красивых комнат. С паркетными полами и разделенными на изящные панели стенами, выкрашенными для максимального отражения солнечного света эмалевой краской цвета слоновой кости, гостиная тянулась во всю длину первого этажа. Тонкой работы зеркала в стиле рококо висели над старинными каминами, расположенными в противоположных концах комнаты, свидетельствуя о том, что в свое время две комнаты объединили в одну. Были тут и некоторые признаки излишества — отделанная позолотой кушетка в стиле Людовика XV с подушечками цвета сапфира и три огромных канделябра, — однако остальная мебель отличалась простотой и хорошим вкусом. В незатейливых книжных шкафах красного дерева разместилась всех сортов и видов художественная и публицистическая литература, на окнах висели простые бархатные шторы, а на удобных креслах в стиле шератон не имелось ни чехлов, ни каких-либо других излишеств, которые могли бы придать гостиной неопрятный вид.

Несколько женщин расположились в комнате маленькими группами и поодиночке: кто-то играл в карты, кто-то читал газету, — и заполнявший комнату тихий шелест беседы время от времени перемежался смехом или легким звоном чашек и блюдец. Все здесь говорило о привилегированности, однако большинству этих женщин, чтобы попасть сюда, пришлось изрядно потрудиться. Джозефина прекрасно помнила, как она гордилась тем, что ее приняли в этот «Клуб Каудрей». Для нее, как и для многих женщин ее поколения, членство в частном клубе знаменовало впервые обретенную, бесценную независимость. И даже теперь, десять лет спустя, когда успех в литературе и драматургии более чем оправдывал положение Джозефины в этом клубе, то прежнее радостное возбуждение до сих пор не притупилось: здесь она в полной мере ощущала женскую солидарность, к которой успела привыкнуть еще в годы отрочества и ранней юности. И как бы ее такой факт ни смущал, у Джозефины хватало честности признаться себе, что она до сих пор ощущает потребность в принадлежности к какому-нибудь сообществу.

— Джозефина, простите, что заставила вас ждать, но случилось нечто неожиданное. — Селия торопливо, с виноватым видом подошла к окну, и Джозефина встала ее поприветствовать.

— Ничего страшного. Если вы заняты, мы можем поговорить в другой раз.

— Нет-нет, я очень рада вас видеть. И честно говоря, мне отчаянно хочется вырваться хоть на полчаса из этих комитетов, сборов пожертвований и политических интриг, так что на самом деле вы мне делаете одолжение. — Селия жестом пригласила Джозефину сесть и сама устроилась в кресле напротив. — Вы знаете о благотворительном вечере на следующей неделе? Конечно, знаете — вы ведь дружите с Ронни и Леттис Мотли, верно? Они шьют замечательные костюмы.

Так вот, Эмми Коуард считает, что у меня, кроме этого вечера, нет никаких других забот, а так как мы исключительно благодаря ей заполучили Ноэла,[1] я просто не могу лишить ее этой иллюзии.

Джозефина рассмеялась:

— После смерти леди Каудрей такого сорта работы у вас, наверное, хоть отбавляй. Представляю, как непросто добиться того, чтобы в этом клубе дела шли гладко.

Селия криво усмехнулась:

— Неужели это так очевидно?

— Вовсе даже нет. Но когда в одном месте собирается столько успешных женщин, рано или поздно столкновения между личностями неизбежны.

— Если бы дело было только в их характерах! Тут все гораздо серьезней: суть в самих принципах, на которых и колледж, и клуб были основаны. Вы читали сегодняшнюю «Таймс»?

Джозефина покачала головой.

— Раздел писем читателей пестреет жалобами медсестер: мол, пожертвования, собираемые на их нужды, используются на заведения, в которых живут те, кто с больными никогда и рядом не стоял. Они не называют наш клуб по имени, но всем и так понятно, какое заведение медсестры имеют в виду.

— Но ведь тут взаимная выгода. Разве пожертвования не идут на колледж медсестер?

— Конечно, идут. Но блюстители чистоты нравов предпочитают об этом не думать. Один неверный шаг, и нас расколют на две части, а если подобное произойдет, я даже не представляю, как выживет клуб и как выживет колледж.