Печали американца

Последний серьезный приступ малярии начался у меня прямо в поезде, по дороге домой. Сперва жжение в глазах, потом озноб и жар. Моим соседом оказался сержант, который следовал в учебный лагерь Кэмп-Маккой в Висконсине для увольнения в запас. Он все вытаскивал из кармана какое-то письмо и принимался его читать. Я догадался, что вести там невеселые. Позже, когда малярия чуть отпустила, он рассказал мне, что его жена требует развода, потому что у нее теперь другой, а муж, дескать, сам во всем виноват. Попутчиком он был, прямо скажем, не самым приятным, да еще ему надо было выговориться. Последний вагон поезда заканчивался открытой платформой. Я уж не знаю, как мы там оказались, помню, как стояли, облокотившись на металлический поручень, и всматривались в остающийся позади западный горизонт. Тут сержант, уже не опасаясь посторонних ушей, вдруг заявил, что первым делом, как вернется домой, убьет жену.

Помню, я опешил, и реакция моя была не столь аккуратно оформлена, как эти записи. Что все это значило: армейский выпендреж? розыгрыш? желание посмотреть на мою реакцию? Что мне делать, доносить на него? Я чувствовал потребность как-то обезопасить эту женщину и начал с того, что открыл глаза пошире и замахал руками. Да разве ж так можно? У нас в части недели не проходило, чтобы кто-нибудь из ребят не получил письмецо примерно такого же содержания. И что мы им говорили? Что нашего полку прибыло. Что их представят к награде за боевое ранение. Что тут больше ловить нечего, но баб на наш век хватит — это была известная армейская присказка. Я сказал сержанту, что он делает большую глупость. Когда поезд прибыл в Сент-Пол, мой попутчик решил, что сперва поедет к родителям, потом к замужней сестре, а с женой свидится попозже. Я, разумеется, никуда о нем не сообщил.

До Кэннон Фоллз он добирался автобусом. У его отца, моего деда, была смена в туберкулезном санатории «Минерал Спрингз», Лотта тоже уехала на работу в Саут-Сент-Пол. На автовокзале его встречали бабушка, дядя Фредрик и Рагнил Лунд.

Когда мать увидела, как я выхожу из автобуса, ей совершенно изменило самообладание. На нас оглядывались. Рагнил, которую я едва узнал, настолько она похудела, наблюдала за этой сценой с некоторым смущением. В облике Фредрика появилось что-то необычное, но что именно, я не мог уловить. За то время, что мы не виделись, он вырос на целую голову. В конце концов мы уселись в материн «форд» тридцать пятого года выпуска и поехали домой, где ничего не переменилось, только постройки пообветшали, в особенности амбар. Вот и все о моем возращении домой с войны.