Печалясь и смеясь

– Она же пишет заметки, – ответила Люська. – Я читала. Клево.

Коля хотел сказать, что все, что Лорка знала, она уже написала: как рожала, как отводила в первый класс дочь, какими предателями бывают лучшие подруги и как отвратительно пахнут старики в транспорте. Теперь вот Люська требует, чтобы он отвозил ее в школу на машине – в троллейбусе ей воняет.

– Мама про это даже писала, – кричала она.

Но именно эту заметку никто не опубликовал, потому что Лорка требовала от стариков наличия дезодорантов и свежих вещей, а не тех, что из эпохи «задонщины».

– Ты что – сволочь? Ты знаешь их пенсии? Ты знаешь, сколько стоит пальто?

Лорка оскорбилась и ушла. Как это она не знает, что почем? Есть же, наконец, у стариков дети? В эти минуты она видела, как покупает матери двубортный брючный костюм и блузочки цвета чайной розы.

Ей казалось, что так и было. Но в жизни она приносила матери только ненужные ей вещи и ненавидела , как та их раскладывала. «Это будет еще носить Люська». «Это – внучке соседки, лишними шерстяные вещи не бывают». Лорке все это было противно, и мать, раздающая барахло, и те, кто это брал и благодарил. Сколько стоит пальто, она на самом деле не знала, ряды, где висели эти серые и черные уроды с цигейковыми воротниками, были ей отвратительны только на том основании, что носил их народ, к которому она никакого отношения не имела и не хотела иметь. Это ошибка, что она родилась в этой непригодной для жизни стране.

И тут же автоматом она спускалась по трапу самолета, прилетевшего в Ниццу, и в толпе встречающих стоял высокий красавец шатен со слегка посеребренными висками. И все было уже улажено, и номер в гостинице, и ужин на двоих, и небрежный поход в казино, где она дрожащими пальцами ставила фишку – и выигрывала. И тут же они уходили. Она трусиха. Испытывать судьбу дважды не стоит. Да и деньги ей не нужны. Деньги идут рядом. Они в шатене, в его висках, в его длинных пальцах с наманикюренными ногтями. И сейчас у них будет секс, такой бывает только у красивой и богатой женщины. Секс – симфония. Нет, лучше иначе: симфосекс.

Так она и жила, паря в фантазиях и давясь обыденностью.

Однажды она перепутала в голове свое место пребывания и грохнулась в обморок – от несовпадения реалий. Врач был груб и сказал Коле, что это истерика, что по части спасения от смерти тут делать нечего. От ватки с нашатырем девушка очнулась, только лицо было не совсем ее – для Коли, врач сроду Лорку не видел, и откуда ему знать, что у нее не было острых носа и подбородка, не было этих безумных, а одновременно и тухлых рыбьих глаз, что Лорка в общем-то была красотка, а эта сидящая перед ним на полу женщина вышла откуда-то из мира дам, пьющих абсент.

Уже уходя, он спросил Колю, не выпивает ли жена, тот затряс головой: «Что вы, что вы». – «Тогда к психиатру. Истероидный тип личности». Да она не такая, хотел сказать Коля, она же хорошенькая, но врач сказал сам: «Не похожа на себя? Психогенный ступор. Лечите жену. У вас девочка. Это передается. Двух истеричек даже Боливар не вынесет».

Коля вернулся в квартиру, а Лорка уже по телефону жаловалась матери на хама врача, который принял ее за сумасшедшую, а у нее просто голова закружилась. «Нет, не ударилась, давление в норме. Ну, ты же знаешь, что это такое?» – кричала она матери. Мать успокаивала и соглашалась, что врачи через одного попадаются хамы, что пусть она выпьет валосердин, и все будет хорошо.

– Все будет в порядочке? – спрашивала детским голосом Лорка.

– Все будет в порядочке, – отвечала мать. – Я тебе обещаю. Ложись, и пусть тебе приснятся зайцы на лужайке.

Коля увидел, что жена обрела свое лицо, он уложил ее в кровать и стал нашептывать глупые любовные слова. У него разрывалось сердце от жалости к ней. И приготовленную для Лорки валерьянку Коля выпил сам.

В сиянии нимбов

Мороз и солнце, день чудесный… У перехода кричат женщины и машут руками. Издали видно, как проходящих мимо, словно ветром, отбрасывает от них в сторону прямо на проезжую часть. Через минуту в сторону кинусь я. От кого и чего убегаем? От подвига. «Подвиг» мокрыми штанами примерз к асфальту. Он еще громко спит, но шанс замерзнуть у него сохраняется. Нырнув в магазин, думаю: «И ни одна сволочь…» Вовремя останавливаюсь. Я же та самая «ни одна». Пока туда-сюда, слышу радостные крики. Бабоньки собрали-таки недостающие силы женщин (мужчины отпрыгивали от них особенно прытко) и теперь вносят вонючего дядьку в магазин.

– Под батареечку его, родимого, под батареечку!

Лучи солнца меркнут и гаснут в сиянии нимбов над головами жен-мироносиц конца тысячелетия. Про глаза – слов нет: в них голубизна, первомай и Пасха.

В магазине начинает остро пахнуть «подвигом». Отдел мгновенно пустеет. Второй я выскочила или третьей? Пусть тот пьяный живет сто лет и пусть у него все будет хорошо. Но эти, с нимбами… Попробуйте позвать их посидеть с дитем малым или с больным… Помыть в очередь лифт… О!!!