Печальная история братьев Гроссбарт

– Ну не об этом же речь, братец!

– О чем мы тогда до сих пор толкуем?

Такой исход обоим показался достойным, поэтому Гроссбарты улеглись спать. Волчий вой где-то в горах напомнил им, что неплохо выставлять часового, и братья провели еще одну ночь, сменяя друг друга. К рассвету они по-прежнему находились там, где их застиг вечер – в альпийском бездорожье.

Еще несколько дней Гроссбарты карабкались вверх и вниз по склонам гряды, но на южную дорогу так и не вышли. После недолгой ссоры по поводу того, у кого из них чувство направления лучше, братья двинулись на юго-запад по плечам огромных горных пиков, обходя скальные выступы и отыскивая один перевал за другим. С каждым днем погода ухудшалась, ветер все увереннее пробирался под плащи. Луга становились меньше и встречались реже, а ледники, наоборот, возникали на пути чаще. И с каждой ночью волчий вой будто приближался. Конина закончилась, репа была на исходе, и, хотя до сих пор побеждала логика Манфрида, оба Гроссбарта начали по вечерам голодно коситься на Коня.

Неделю спустя братья взобрались на гребень заваленного валунами нагорья и осмотрели с него лес, раскинувшийся между двумя огромными грядами. Гроссбарты быстро спустились по осыпи, волоча за собой измотанного Коня. Дрова, свежая вода, защита от ветра и, может, мясо – все ждало их внизу. Над могучими соснами кружили птицы, и братья, которые предпочитали тень свету, с радостью нырнули под сень леса, много дней пробыв под открытым небом. Их окутала могильная тишина. Наивные Гроссбарты даже понадеялись наткнуться на какое-нибудь заброшенное кладбище. Раз уж Святая Дева даровала им такое чудесное прибежище, вполне можно ждать чего-то подобного.

– Попомни мои слова, – провозгласил Гегель, – холмовые псы, которых мы слышали по ночам, наверняка залегли где-то здесь.

– Звучит разумно, – согласился Манфрид, который уже скрылся в густых кустах, окаймлявших лес. – Лучше волчье мясо, чем никакого.

В зарослях они различили плеск ручейка, а когда наконец его отыскали среди искривленных древесных стволов, разбили лагерь неподалеку. Растянувшись на мху и напившись, братья сообразили, что потратили почти весь световой день; ночь в горах приходит до ужаса быстро. Гроссбарты собрали огромную кучу валежника, но не нашли следов живности, которую могли бы поймать себе на ужин. Гегель сварил последние клубни репы, а его брат в это время расставлял силки вдоль ручья. Даже когда ветер принялся раскачивать деревья и выть в утесах, оба чувствовали себя уютно.

– Хочешь первым дежурить? – спросил Манфрид, покрепче кутаясь в одеяло.

– Думаю, да.

Гегель положил у костра оба арбалета. Братьям удалось спасти только дюжину болтов, один из которых пришлось выдернуть из паха Ганса. Гегель не мог дождаться шанса опробовать в деле тяжелый меч и кирку, а брат улегся рядом с булавой Бертрама, прислонив топор к соседнему дереву. Когда Манфрид захрапел, Гегель допил последние капли дешевого пойла из бочонка.

Ночь медленно тянулась под густой сенью деревьев, глотавшей всякий, лунный или звездный, свет. Для освещения, впрочем, хватало и большого костра, а в лесу ничего не шевелилось. Ровно в тот миг, когда у Гегеля начали слипаться глаза, и он подумал, что надо разбудить брата, Гроссбарт испытал странное чувство.

Не раз и не два во время своих злоключений братья становились целью охоты, но всякий раз Гегель непостижимым образом чуял, когда преследователи оказывались рядом, и всегда узнавал, что за ними следили. Он об этих предчувствиях не распространялся, если ситуация того не требовала, поскольку много лет назад дядюшка объявил, что у Гегеля ведьмин глаз, – после того как мальчишка настойчиво потребовал, чтобы они спрятались за миг до того, как из-за поворота выскочил поисковый отряд. Гегелю такое название не пришлось по вкусу, как не понравилось бы оно всякому доброму христианину, но чутье его никогда не подводило.

Знакомое чувство, от которого волосы встали дыбом на загривке, подсказало ему, что кто-то наблюдает за ними из-за пределов светового круга, и, судя по полной тишине, подкрался он совершенно бесшумно. Более осторожный и хитроумный человек мог бы притвориться спящим, чтобы выманить наблюдателя на свет, или медленно потянулся бы к оружию. Такие разумные действия закончились бы для обоих Гроссбартов весьма прискорбно. Поэтому им повезло, что Гегель вскочил на ноги, укладывая стрелу на ложе арбалета, и заорал во всю мощь легких:

– Выходите, ублюдки!

Манфрид выкатился из-под одеяла и поднялся на ноги, схватив булаву и топор.

– Гости? – спросил Манфрид, моргая и вглядываясь во тьму.

– Не знаю, – еще громче заорал Гегель. – Гости выходят на свет по-честному! Только дураки и черти прячутся в ночи!

Из черноты раздался глубокий смех, и к ужасу Гегеля он послышался у него точно за спиной. Гроссбарт резко обернулся с арбалетом наизготовку, но цели для выстрела не нашел. Он направил наконечник в ту сторону, откуда, как ему казалось, раздался смех, но удержал палец на спуске, чтобы стрелять наверняка.

– Подходи к костру, – позвал Гегель чуть тише.