Печальная история братьев Гроссбарт

– Что он говорит? – спросил Манфрид, опознав в речи умирающего тот же язык, на котором Эннио обращался к охранникам.

– Умоляет не бросать его, – ответил Эннио. – Они проделали долгий путь, и он всегда был покорным слугой своего госпо…

Эннио откатился в сторону и завизжал:

– Свинья, свинья!

– О чем ты? – нахмурился Манфрид.

– Porco[15] – его господин, свинья – Дьявол!

Эннио метался в снегу, отчаянно пытаясь убраться подальше от борова.

– Гм-м-м.

Манфрид слыхал, что Дьявол частенько принимает облик кота, но никогда – свиньи. С другой стороны, он ведь, наверное, родом оттуда же, откуда и Эннио. Так что, может, в романских королевствах Дьявол работает иначе. Манфрид решил, что в худшем случае будет им грудинка, и бросился на борова. Тот увидел Гроссбарта и отпрыгнул в сторону.

Эннио встал на ноги и присоединился к погоне, они с Манфридом помчались за боровом по заметенному снегом кладбищу. Однако Гегель не мог оторвать взгляда от умиравшего. С такого близкого расстояния он хорошо различал его черты. От него шла ужасная вонь, а лицо покрывали нарывы и волдыри. У Гегеля возникло мрачное подозрение, и он присел, чтобы присмотреться.

Дядюшка научил Гроссбартов смотреть сперва под мышками и в паху, за мошонкой. Само собой, сжигать нужно равно короля и раба, но на практике много тех, кого следовало предать пламени, оказывались в семейной гробнице по воле действующих из лучших побуждений наследников. Таких склепов следует избегать, чтобы не обречь себя на смерть, так и не обследовав соседние, менее опасные могилы.

Яркий лунный свет подчеркнул лиловый оттенок раздутых наростов под мышками мертвеца, таких огромных, что Гегель даже не сразу поверил. Он отшатнулся – вонь от голого человека стала невыносимой, – и увидел, что его брат вместе с Эннио гонят борова в его сторону.

– Манфрид! – заорал Гегель, пятясь от трупа. – Это зараза!

– А?

Манфрид споткнулся, и боров вновь уклонился от взмаха его булавы.

– Не трожь его! – раскатился над долиной оглушительный крик Гегеля. – Чума! У него чума!

Манфрид остановился как вкопанный, а затем кубарем покатился вперед, когда ему в спину врезался Эннио. Поднявшись и пнув пару раз Эннио, Манфрид отряхнулся от снега и вернулся к брату, который стоял у входа в склеп. Боров улегся в снегу рядом с мертвецом, тревожно поглядывая на Манфрида.

– Чума? – переспросил Манфрид, утирая пот с лица и исподволь поглядывая на тело.

Гегель серьезно кивнул:

– Бубоны[16] размером с мои кулаки.

– Теперь ясно, почему он чепуху нес.

– Да ну?

– Ну да. От заразы котелок набекрень становится.

– Кто это тебе сказа…

– Он шевелится! – взвизгнул Эннио, который прижался спиной к каменному кресту.

– А?

Оба Гроссбарта присмотрелись. Действительно, голый человек выгнул спину и заметался в снегу. Его левое плечо опухло и почернело, изо рта пошла пена. По вонзившимся в него арбалетным болтам потекла кровь, а потом начала брызгать дальше, чем можно было ожидать.

– Это все нормально, по-твоему? – возмутился Гегель, но Манфрид только пялился с отвисшей челюстью.

Боров с любопытством подобрался ближе к телу, завизжал и помчался прочь через кладбище. Опухоли под мышками мертвеца надулись пузырями, его стошнило, так что рвота забрызгала все тело. Гнилостный смрад стал еще сильнее, омерзительные жидкости полились из всех отверстий тела. Затем мертвец перевернулся на бок, закинув левую руку за голову, и пульсирующий бубон лопнул, так что густые выделения с шипением хлынули в снег.

– Нет, это все ненормально, по-моему, – признался Манфрид.

Потоки выделений из подмышки ускорились и загустели, а потом гной, кровь и желчи ударили в холодное небо, взвились гуморальным вихрем над трупом. От растущей массы жидкости несло мясным, мускусным, жарким запахом гнили, так что у всех троих свернулись волоски в носу. Прежде чем кто-то успел пошевелиться, в невозможном вихре сформировалось нечто. Завеса гуморов распахнулась, а тучи скрыли луну, однако в ночи все, что должна была поглотить тьма, оставалось видимым, будто мрак стал черным солнечным светом. Все трое беспомощно смотрели, и каждый сползал в бездонную пропасть собственного сознания.