– Благословенна будь, Мария, и благословенны мы с тобой! – благочестиво протянул Гегель. Затем оба выпили и похлопали друг друга по спине.
Спрятав шнапс, братья алчно распахнули дверь склепа и шагнули внутрь. Гегель поджег последнюю оставшуюся у них лучину и обвел ею тесное помещение; из тьмы выступили три каменные гробницы. Братья не стали трогать бронзовую окантовку, а всадили ломы под крышки и навалились как следует. Скелеты в саркофагах оказались один другого старше, но на дне каменных гробов поблескивал металл. В итоге из праха братья выудили семь колец и золотое распятие.
– Его мы расплавим, – ухмыльнулся Манфрид, пряча распятие в кошель.
– Краса, прекраснее всякой женщины, – вздохнул Гегель, примеряя серебряное кольцо, украшенное зелеными камешками.
– Кстати говоря, – заметил Манфрид, – нужно проверить, как она там.
– Это еще зачем?
– Ну, хм, вдруг она еды хочет. Она при нас-то не ела ничего, помирает с голоду небось.
– Это очень благородно с твоей стороны, братец, – сказал Гегель. – Только смотри, чтобы не вышло, что ты в нашу торбу с припасами мочишься.
– Чего-чего? – Манфрид развернулся на пороге.
– Она благородная или что-то вроде того. Думаю, им умишка хватит, чтобы понять, что мы что-то сделали, если мы что-то сделаем. В общем, делай, что хочешь, но глазами, а грязные ручонки лучше при себе держи.
– Мысли у тебя гнусные и вовсе не христианские, – возмутился Манфрид и решительно вышел, а Гегель остался хихикать и полировать свои кольца на ступеньках у входа в склеп.
Покинув кладбище, Манфрид заметил, что полог, прикрывавший вход в фургон, откинут. Внутри обнаружились только одеяла и несколько ящиков. Оглядевшись по сторонам, Гроссбарт приметил распахнутую дверь в задней части монастыря. Он припомнил, что демон что-то говорил об этом аббатстве, и прихватил с собой арбалет. Сунув голову внутрь, Манфрид счел, что там слишком темно, чтобы лезть без света и Гегеля. Он заорал, призывая брата, а когда тот пришел, они потратили немало времени, чтобы снова запалить лучину.
– Я топор заберу, – сообщил Гегель. – Меч в таверне завалило, а мне, глядишь, острое лезвие пригодится вместо кирки.
– Бери, пока что-то получше не подвернется, а потом я обратно себе заберу.
– Договорились. Арбалет мой, похоже, чуток покорежило. Будем надеяться, что стрелять из него не придется.
– В любом случае не стреляй, пока не уверен, что надо. Иначе торбу нашу продырявишь.
Манфрид поднял повыше трескучую лучину.
– Чего-чего? А, ну да.
Манфрид пошел вперед, а Гегеля сразу встревожили темнота и невыносимый смрад, почти такой же сильный, как запах чумы в городе. В конце коридора высилась большая дверь. Обменявшись нервными взглядами, братья толчком ее распахнули.
Кухня, тут не ошибешься: башни из деревянных тарелок и груды иной утвари, гниющие припасы всех мастей. Высокие окна на зиму закрыли ставнями, но Гегель заметил в стене кольцо, вытащил из него факел и поджег от лучины брата. Манфрид пошел прямо через комнату к дверному проему на другой стороне, а Гегель задержался, чтобы осмотреть несколько дубовых бочонков.
– Ну, что там? – спросил из коридора Манфрид.
– Пиво, – отозвался Гегель, затыкая пробку. – И отличное.
– Позже. Надо торбу найти, потом пить будем.
– Понравилось тебе слово, да? Понравилось?
Далеко по коридору они уйти не смогли: смрад стал таким сильным, что обоих скрутили рвотные позывы. По благоразумному предложению Гегеля братья обмакнули рукава в пиво и поднесли к ноздрям. Это помогло им пройти, хотя у обоих от зловония начала кружиться голова.
Войдя в просторную часовню, Гроссбарты обнаружили источник запаха. Более полусотни тел лежали вповалку на скамьях, так, что четких контуров было не разглядеть за обильно покрывшей их плесенью. Детей и матерей гниение сплавило в единые чудовищные фигуры, из всех отверстий на мертвых лицах сочилась сероватая слизь. Монахи лежали на женщинах в выразительных позах. Вся эта гниющая композиция явно была плодом творческого вдохновения. Несмотря на пропитанные пивом рукава, Гроссбарты чуть не отдали свой завтрак и, пошатываясь, вывалились обратно в коридор, пройдя под большим крестом, вымазанным испражнениями и гноем. Захлопнув двери на обоих концах коридора, братья добились некоторого успеха, но полностью изгнать смрад из носа не могли.
И вновь Манфрид обрадовался, а Гегель встревожился, когда перед ними внезапно возникла женщина. Она сидела на столе в кухне и глодала сушеную рыбу из небольшого ящика перед собой. Манфрид подошел к ней и потянулся к рыбе, но женщина резко захлопнула крышку. Манфрид ощутил смесь гнева и стыда, а его наблюдательный брат презрительно скривился. Гегель тоже хотел рыбы, но если Манфрид не взялся ее отбирать, он тоже рисковать не станет; просто наполнил пивом свой котелок с присохшими остатками утренней каши и слопал весь заплесневелый хлеб, какой смог найти.