Илясов приезжал каждую неделю в среду. Свидания проходили все в той же комнате, которую Лиля начала уже ненавидеть, особенно кровать, которую раньше считала единственным удобным и чистым местом на всем белом свете. Теперь же она была осквернена тяжестью, запахом и потом насильника, хотя и обреченного, уже почти мертвого. Вот только он сам об этом не знал. Больше того, ему казалось, что их встречи доставляют ей физическую радость. Он говорил ей, не прекращая своих судорожных механических движений, что она его еще полюбит, потому что его невозможно не полюбить, он сильный и ласковый мужчина, он просто создан для любви. Она не узнавала Мишу Илясова, она видела перед собой (крупным планом, до капель пота, до волоска на поросшем угрями носу) психически больного, свихнувшегося на сексе мужчину, извращенца, возомнившего себя половым гигантом. Каким же подарком для него, влюбленного в нее по уши и всю жизнь, по его словам, мечтавшего о ней, оказалась та роковая ночь и тот царапающий, страшно дребезжащий, постанывающий скрип старой детской коляски, в которой трясся по кочкам окровавленный, заколотый, как гусь, кухонным ножом, его друг детства, его соперник, его тайный враг! Он был уверен, что из страха быть разоблаченной она исполнит любые его желания, и когда это чудо произошло, и он, ошалевший от чувства своей значимости и владения ситуацией, испытал неизведанное наслаждение обладания и одновременно безнаказанности, он, разумеется, не мог не потерять осторожность и бдительность. Больше того, с каждой встречей с Лилей ему казалось, что она привязывается к нему все сильнее и сильнее, и вот однажды, когда он в момент жгучего наслаждения почувствовал ожидаемый прилив приятной расслабленности и чуть было не уснул, утомленный, на сбитых простынях, рядом с женщиной, которую он теперь считал своей собственностью, он услышал сквозь дрему ее нежный голос, предлагающий ему холодного пива.
– Прощай, болван, ты сам напросился на встречу со своим дружком-идиотом, иди же к нему, он давно тебя ждет! Чао-какао!
Растворенный в крови клофелин сделал свое светлое дело, и глубокой ночью, когда Катя крепко спала, Лиля выволокла из-под кровати спрятанное там бесчувственное тело насильника, называвшегося когда-то другом детства Мишей Илясовым («Айда на тарзанку, там и Виталька будет! Мать груши дала и сливы, а вечером «Неуловимых» показывать будут!»), открыла дверь и вышла на лестничную клетку, прислушалась… Потом вызвала лифт, чтобы в случае, если в подъезд кто-то войдет и вызовет его, она непременно услышит, и на том этаже, где в это время она будет находиться со своей ношей, вывернет лампочку или сделает что-то такое, чтобы не привлекать внимания ни к себе, ни к тому, что будет лежать на лестнице. Отправляться вниз на лифте вместе с полутрупом она не рискнула – как она поведет себя, если лифт остановится на каком-нибудь этаже и человек, вызвавший его, увидит ее рядом с лежащим на заплеванном полу лифтовой кабины человеком? Рассуждая таким образом, она выволокла тело из квартиры, прикрыла дверь и принялась стаскивать его по лестнице вниз.
А там, у подъезда, стоял новенький «Форд» – подарок Семена Сквозникова, ее новый железный друг, который отвезет ее в Хмелевку.
Она усадила Мишу Илясова, как тряпичную куклу, на заднее сиденье, плеснула на него припасенной специально для этого случая водкой, чтобы в случае, если ее машину остановят на дороге, никто не сомневался в том, что она везет пьяного вдрызг приятеля (тем более что он еще дышал), села за руль и сосредоточилась на том, что ей предстояло сделать. Главное, вырваться из города подальше, в темноту, в ту безнаказанность – и в тот кошмар, из которого ей все равно уже никогда не выбраться.
– Я везу его к тебе, чтобы ты не скучал, – сказала она ледяным тоном примостившемуся рядом на переднем сиденье призраку мужа. – На, получай, фашист, гранату! Вернее, оба получайте то, что заслужили. Впредь, в других своих жизнях, будете относиться к женщинам с большей заботой, любовью и нежностью! Как же я вас ненавижу, кто бы знал!!!
18
Марк пришел в спальню в половине второго ночи, Рита сразу же проснулась, села на постели и замотала головой:
– Марк, который час?
– Уже поздно, любовь моя. Спи. Хотя мне так не терпится рассказать тебе о том, что произошло буквально час тому назад! Представляешь, ко мне постучалась твоя Катя и сказала, что она все знает.
– Да, мне мама звонила, извинялась, объясняла. Я хотела сразу с тобой поговорить, но ты засел за свои бумаги, да и меня потянуло в сон. К тому же мне помимо Кати есть о чем рассказать тебе. Мы же с Мирой ездили в Хмелевку…