Печальные тропики

Наконец-то приходит грузовик технической помощи с новой деталью и с механизмом для ее установки. Мы снова пускаемся в путь, проезжаем наполовину разрушенный Диамантину, лежащий в долине, открытой в сторону реки Парагвай, опять поднимаемся на плато — на этот раз без происшествий. Добираемся до реки Аринус, которая несет свои воды в Тапажос, а затем Амазонку, поворачиваем к западу, к всхолмленным долинам рек Сакре и Папагайу, они тоже вливаются в Тапажос, падая с уступов шестидесятиметровой высоты. В Пареси мы останавливаемся, чтобы обследовать оружие, оставленное «деревянными мордами», которых снова видели в окрестностях. Немного отъехав, проводим бессонную ночь в болотистой местности. Нас беспокоят лагерные костры индейцев. В ясном небе сухого сезона мы замечаем вертикальные дымы в нескольких километрах от нас. Еще один день идет на осмотр водопадов и сбор сведений в одной из деревень индейцев пареси. Наконец перед нами река Папагайу шириной в сотню метров, катящая вровень с землей такие светлые воды, что, несмотря на глубину, видно ее скалистое ложе. На другой стороне реки стоит дюжина хижин из соломы и саманных хибарок — они относятся к телеграфному посту Утиарити. Разгружаем грузовик, переносим продукты и багаж на паром. Прощаемся с шоферами. Уже на другом берегу замечаем двух обнаженных людей — это намбиквара[70].

На телеграфной линии

Тот, кто живет на линии Рондона, может вообразить, что находится на луне. Представьте себе территорию величиной с Францию и на три четверти неисследованную. По ней передвигаются лишь небольшие группы индейцев, которые относятся к одним из самых примитивных племен в мире. И имено эту территорию из конца в конец пересекает телеграфная линия. Кое-как расчищенная среди леса просека (пикада) служит единственным ориентиром на протяжении семисот километров. Неисследованные места начинаются по обеим сторонам пикады, ее трассу не сразу даже удается отличить от бруссы. Есть, правда, провод, но он, став почти бесполезным сразу же после прокладки, провис на столбах. Многие из них сгнили и упали, став жертвой термитов или индейцев, которые принимают характерное гудение телеграфной линии за жужжание роя диких пчел. Местами провод волочится по земле или небрежно закинут на соседние деревья. Как ни странно, линия не рассеивает впечатления уныния, а усиливает его.

Монотонность лишает эти девственные пейзажи их многозначительности. В тянущейся до бесконечности бруссе просека, покосившиеся столбы и провисшие между ними провода выглядят совершенно нелепо.

Население, обитающее вдоль линии, насчитывает сотню человек. Это индейцы пареси, некогда набранные на месте телеграфной комиссией для присмотра за линией и обученные обращению с аппаратами (это не мешало им по-прежнему охотиться с луком и стрелами), и бразильцы, которых когда-то привлекла в эти необжитые места надежда найти либо новое Эльдорадо, либо новый Дальний Запад. Неоправдавшаяся надежда: по мере того как продвигаешься по плато, все реже встречаются «формы» алмаза.

«Формами» называют небольшие камни странного цвета и строения, которые «оповещают» о присутствии алмазов. Там, где их находят, обнаруживают алмазы. К таким «формам» относятся эмбуррадос — «грубая галька», претиньяс — «негритяночки», ама-реллиньяс — «желтенькие», фригадос-ди-галлинья — «куриные печенки», санге-ди-бой — «бычья кровь», дентес-ди-као — «собачьи зубы» и т. д.

Вместо алмазов на этих песчаных землях, размываемых дождем в течение одной половины года и лишенных каких-либо осадков в другой, можно увидеть лишь колючий кустарник. Здесь совсем нет дичи.

Люди, заброшенные сюда одной из переселенческих волн, столь частых в истории Центральной Бразилии, отрезаны от всего цивилизованного мира. Оказавшихся здесь искателей приключений, народ беспокойный и нищий, тотчас же забывают. Постепенно эти несчастные благодаря каким-то удивительным свойствам своего характера приспосабливаются к одиночеству. Они живут на маленьких постах, состоящих из нескольких хижин, разделенных расстоянием в восемьдесят — сто километров, которые можно преодолеть только пешком,

Каждое утро телеграф ненадолго оживает. Происходит обмен но-: востями. На одном посту заметили лагерные огни группы враждебно настроенных индейцев, якобы готовившихся на него напасть; на другом два дня назад исчезли двое пареси, будто бы став жертвой индейцев намбиквара. С юмором висельника вспоминают миссионеров, убитых в 1933 году.

На людей, работающих на линии, индейцы действуют как патологический гипноз: они представляются повседневной опасностью, преувеличенной воображением обитателей постов. И в то же время приход их небольшими группами составляет на постах единственное развлечение, более того, единственную возможность человеческого общения. Во время такого посещения — один или два раза в год — потенциальные убийцы и кандидаты в убитые обмениваются шутками на немыслимом жаргоне линии, состоящем всего из сорока слов, смеси португальского с намбиквара.