Печать бога (СИ)

   Под сценой заворочался Шапочник. Его-то, небось, и осиновый кол не проймёт, а то - чесночный дух. Аполли знал: молоденькие, слабые особи погибли; крысолюды постарше, помощнее отделаются жуткой головной болью и ломотой в костях. Шапочник застонал, забрыкался и принял сидячее положение. Вид истреблённых грызунов поверг его в тихий ужас, он молчал целую минуту. Потом, пробормотав что-то нецензурное, схватился за край сцены и встал на задние лапы. Отсутствие любимого саркофага возмутило его до глубины души.

   - Караул! - возопил Шапочник. - Гроб угнали!

   - Не кричи, и твоё имущество найдём, - буркнул горбун и расхохотался собственной шутке.

   Он осознал простую вещь: отныне у Виктора аж два кровника...

Глава 11. Гамбит Аполли

   Ручной медвед не понравился совиному голубю с первого взгляда. Напыщенный, самовлюблённый баловень матушки Лазарии вызывал отвращение самим своим существованием. Нечто гнилое крылось за его противными ужимками и постоянными криками. Что именно - совиный голубь затруднялся ответить. Медвед же с затаённым страхом поглядывал на лежащего в клетке пернатого почтальона и передвигался по комнате короткими перебежками, пригибаясь, чтобы быть менее заметным на фоне бурых ковров, устилавших дощатый пол гостиничного номера. К металлической клетке он не приближался, резонно опасаясь за собственную лохматую шкуру.

   Вчера днём настоятельница привезла "забавных зверушек" в гостиничный номер, снятый накануне неудачного посещения магистра ди Сави, поместила совиного голубя в клетку, а ручного медведа привязала шёлковым шнурком за ногу к ножке дивана в гостиной. Медведу она дала мисочку с мёдом и молоком, совиному голубю предложила краюху хлеба и чашку воды. Она понятия не имела, чем нужно кормить гордость тролльего птицеводства. Чудо-птах не прикоснулся к пище, зато выпил воду и, промочив горло, потребовал положенного ему мясного рациона. Его беспокойство (он орал во всю глотку, кидался на прутья клетки, щёлкал клювом при приближении к нему матушки Лазарии) было воспринято настоятельницей как следствие плохого самочувствия и возможной болезни; болезнью она объясняла также отсутствие большей части перьев на теле птицы. Лишь молоденькая монашка, поющая замечательным голоском, предположила плотоядность пернатого, но настоятельница быстро переубедила её. Затем монахини отобедали куриным бульоном и запечёнными в тесте рябчиками на виду у измученного голодом совиного голубя, оставив после трапезы гору вкуснейших объедков. Тролли не были так жестоки со своими питомцами; они скармливали им всё, что не могли доесть, правда, случалось такое редко - обычно тролли съедали всю пищу и жадно косились на корм совиных голубей. Отобедав, монахини ушли. Объедки, совиный голубь и ручной медвед остались.

   Недолго думая, медвед аккуратно, со знанием дела развязал шёлковый шнурок, залез на стол и захрумкал косточками рябчиков. Наблюдавший за ним совиный голубь давился слюной, пытался протиснуться через прутья и исступлённо хрипел. Проглотивший большую часть объедков медвед вдоволь нагулялся по номеру, вернулся на положенное ему место, заново привязал себя к ножке дивана и прилёг отдохнуть.

   Ночь совиный голубь провёл в беспокойном забытьи. Ему мерещился недожаренный, окровавленный окорок ручного медведа, приправленный мясистыми пальцами магистра ди Сави. Он поедал это яство под пение сладкоголосой молодой монахини и болезненные стенания старухи настоятельницы. Просыпался он каждый раз от боли и осознания, что жуёт свой язык.

   За ночь ненависть к медведу возросла пропорционально усилившемуся чувству голода. Обуреваемый страстью к пище, птах постарался не думать о ней. Он думал о мести. Совиные голуби, надо сказать, существа не робкого десятка и, в отличие от обыкновенных голубей, умеют мстить. Мстить страшно! Мысли о мести неизменно наводили его на тяжёлые думы о еде. К утру он точно знал, что сотворит с медведом и недогадливой старухой. Обследовав клетку, он понял, как из неё выбраться...