Печать Древних (СИ)

Вильмонд выругался про себя, лучше бы его оставили с Ширеном охотиться в Сумеречном лесу. Некросициары внимательно смотрели на него и ждали. Мортус поправил воротник, пробежался холодными пальцами по шее, сглотнул:

— Выбора у меня, видно, нет… где мне его искать и что делать?

***

Наёмники готовились к штурму целый день — на глаз определяли, насколько крепко в проёме держалась дверь, каким образом они будут заходить внутрь. Многие до сих пор были потрясены смертью соратников от рук сарахида и могучей чародейки. Серьёзные противники, особенно зажатые в угол, они будут отбиваться со звериной яростью. Деглас нетерпеливо наблюдал за ними, прерываясь на обед и чтение страниц из исследований некроманта башни.

Ближе к вечеру, пока наёмники готовились к выбиванию дверей, чародей наткнулся на формулу, назначение которой он разгадал сразу. Словно сумасшедший, Деглас рылся в запасах, чтобы найти хоть что-то, подходящее по составу. Но остановился. Аура прошлого обладателя формулы витала по всей роще. Ошибок допускать нельзя. Деглас никогда не считался человеком терпеливым, но торопиться в чтении формулы — значит допустить ошибку ценою в жизнь.

Его побеспокоили, когда чародей выводил последние строчки в письме. Завернув пергамент, он сложил его в ящичек, закрыл на ключ и вышел из шатра. У костра одиноко стоял Эриганн из Ласанны, в его единственном глазе отражался пляшущий огонь.

— Деглас, долго же ты возишься, — сказал он вместо приветствия. — Башня всё ещё во власти отряда Ветер, а Лицедей, скорее всего, уже движется к Ветмаху.

— Ты пришёл как раз вовремя, — чародей поравнялся. — Девка-наёмница блокировала чарами дверь. Больше этого она не делает. Я готовился к штурму.

— Хорошо, — Эриганн размял шею. — Тогда приступайте.

Когда Ирма очнулась, то холод сковал её насквозь. Башня промёрзла до такой степени, что инеем покрылись её мрачные стены и потолки. Остварка не знала, сколько проспала, укутавшись в плащ сарахида. Нога снова напомнила о себе, Ирма скорчилась и с безразличием взглянула на костёр — сколько ещё могли держаться чары Ринельгера, она не знала, но скоро ей самой пришлось бы всеми силами поддерживать огонь.

Она снова передёрнулась от холода. Наступала зима, и остварка представляла, как серую пустошь вокруг Реи покрывало снежное полотно. Осознание того, что ей не насладится пушистыми сугробами, что проклятые наёмники до сих пор сидели и ждали возможности убить осаждённых, стало поводом впасть в ещё большее уныние. Сердце сжалось, желание продолжать бороться исчезло без следа. Она закрыла глаза. Снова сон.

Чудовища, драконоборцы, чародей с кровавым серпом и белокурая воительница с иссечённым лицом — всё это вереницей картинок сменяло друг друга. Ирма проснулась, опустошённое состояние давило, терзало. Кажется, что смысл всего на свете потерян. Она не замечала, что давно не ела и даже не пила.

— Фир?

— Каштанчик?

— Когда это закончится? — Ирма говорила сухими губами.

— Когда-нибудь, ничто не вечно, Каштанчик…

Он отвечал, а сам был где-то вдалеке. Остварка даже не спрашивала, осталась ли ещё черномара. Сколько времени прошло?

— Хочу покрасить губы, — вырвалось у Ирмы. — Краской… чёрной.

— И под глазами угольком, — буркнул Фирдос-Сар. Кажется, он находился по ту сторону костра. — Живые мертвецы. Сказка.

— Нет у этой сказки конца, — сказала она совсем мрачно. — Хочу, чтобы всё закончилось. Сейчас.

— Убей меня, убей себя, — произнёс Фирдос-Сар отрывисто. — Ты не изменишь ничего. Они откроют дверь, разрушат башню, а под обломками найдут мёртвую принцессу каштанов и её верного пса. А если мы примем бой… разница лишь в том, что мы умрём позже.

Первый стук в дверь был настолько глухим, что Ирме показалось, будто бы чародей снова пытался взять их убежище огненным куполом. Потом удар стал отчётливее, а дверь посыпалась пылью. Остварка дёрнулась в попытке встать, но резкая боль остановила её. Она сжала губы, выругалась грязно, совсем как наёмница, какой теперь могла полноправно называться, и с ужасом обнаружила, что её защитная руна куда-то исчезла. Ирма вскинула руку, но её чары отскочили от двери и врезались в потолок, отколов от неё кусок плитки.

— Фир, — её голос стал мертвенно-гробовым. — Они сейчас прорвутся.

Фирдос-Сар уже сжимал в правой руке секиру. Он обошёл костёр, швыряя её на лестницу, осторожно взял Ирму и понёс на второй этаж. Среди пепла, крюков и цепей он оставил её одну. Её единственный защитник не обронил ни слова и встал на нижних ступеньках, в двух шагах от двери. Ирма подползла к лестнице, крикнула ему — Фирдос-Сар обернулся, и она обомлела — на иссечённом костными наростами лице отразилась тяжёлая внутренняя борьба.

— Я не смогу, — произнёс, наконец, он. Удары стали более отчётливыми, а дверь жалобно стонала трещащим камнем. — Сделай это сама… иначе они возьмут тебя, Каштанчик. Они возьмут тебя и пустят по кругу. Не дайся им живьём. Прошу тебя.

Его голос дрожал, а Ирме стало страшно. Куда делось это опустошающее душу безразличие? Стук. Грохот. На пол, поднимая тучу пыли, упал осколок двери.