Печать Джа

«Два часа… у тебя в запасе будет два часа», — убеждал старый инспектор. Но и где обещанное время? Вот же ж вляпался, зараза.

Входная дверь открылась и в апартаменты вошли двое.

— Корзину поставь на стол.

— Как скажете, ваше сиятельство.

Жалобно звякнуло стекло.

— Осторожней, балда! Внутри красное Адалийское трехлетней выдержки. Если разобьётся хотя бы одна бутылка, вычту из жалованья.

— Как скажете, ваше сиятельство.

Я буквально сжался в комок, ощущая острую необходимость коснуться рукояти ножа. Если замершая у стола фигура повернет голову или сделает шаг в моем направлении…

— Оставь меня.

— Как скажете, ваше сиятельство.

— И не забудь про условный сигнал.

— Будет исполнено.

Фигура слуги послушно развернулась и зашагала в сторону выхода. Щелкнул дверной замок и вновь воцарилась тишина. Впрочем, длилась она недолго: оставшийся в одиночестве сиятельство принялся петь:

— И был отважным он героем, что вишенки любил срывать. Не те, что в парке на деревьях, а в жэн-пажэ у милых дам.

Он не только фальшивил, сбиваясь с заданного ритма, но и постоянно забывал текст. Тогда вместо положенных слов звучало неразборчивое «трам-парам» или «бурум-турум». Чепуха — одним словом, однако его сиятельство сей факт нисколько не смущал. Он некоторое время провозился подле стола, выставляя содержимое корзины. Заодно успел осушить пару фужеров принесенного вина. После чего в прекрасном расположении духа перешел в соседнюю комнату.

— Те персики я ем на завтрак, а вот клубнику на обед, — долетели из спальни слова песенки. На редкость похабной, сравнивающей женские прелести с фруктами. В ней многому нашлось место: грушам и яблокам, сливам и абрикосам, дыням и даже арбузам одной дородной аптекарши.

Периодически завывания прерывались восторженными возгласами:

— Да… вот каков я! Вот таков!

Певец окончательно вошел в роль обольстительного любовника, потому нахваливал себя, не стесняясь. Он настолько увлекся этим занятием, что даже не обратил внимания на учинённый беспорядок, вроде разбросанных по полу коробок. А еще была смятая постель и выдвинутые ящики прикроватной тумбочке… Другой давно бы заметил, но только не его сиятельство. Пребывая в состоянии возбужденного жеребца, тот разве что копытом не бил: издавал резкие вскрики, прыгая с разбегу на кровать.

Повезло певичке с любовником — горяч. Но мне-то как сбежать отсюда? Дорога через входную дверь сродни самоубийству — в коридоре тут же скрутит охранка. Через окно в гостиной тоже не вариант, потому как фасад снаружи голый, что череп брата Изакиса.

Единственный орнамент, напоминающий уступы лесенки, имелся над смотровой площадкой. Тот самый путь, по которому и пришел, только вот незадача, проход к нему преграждал перевозбудившийся любовник. Я прождал долгих десять минут в надежде, что его сиятельство соизволит покинуть спальню. Отправится в туалет или ванную: помыться перед свиданием с дамой. Увы, прождал напрасно: то ли герой был чист, то ли барышня предпочитала запах потного жеребца.

Отведенное время таяло на глазах. Дальше медлить было нельзя, иначе возвратившаяся с концерта хозяйка устроит такой переполох, что мало не покажется.

Я извлек из чехла нож, но поразмыслив, все же спрятал его обратно. Для успокоения разошедшегося кавалера подойдет и менее смертоносное оружие. Тяжелое и одновременно удобное, что-то вроде подсвечника. Ага, вот и оно! Я подошел к накрытому для романтического свидания столу. Его сиятельство потрудился на славу: вывалив гроздь винограда на поднос, открыл бутылку вина и разлив содержимое по фужерам. На этом его старания закончились. Он даже пустую корзину поленился убрать. Зато посыпал лепестками роз столешницу и поставил свечи. Романтик, млять…

Перехватив поудобнее «оружие», я направился в сторону спальни. Таиться и красться не имело смысла, ибо его сиятельство пребывало в превеликом блаженстве. Стояло перед кроватью, запрокинув голову и разведя руки в стороны. Похоже на позу пастыря, читающего проповедь. Вот только перед ним была вовсе не паства, а смятая простыня, усеянная лепестками цветов. А сам служитель успев скинуть одежды, явил миру заплывшие жиром бока и плоские ягодицы.

Его сиятельство покачивалось маятником, не преставая бормотать: нечто невразумительное, больше похожее на горячечный бред. Плешивый затылок представлял собою отличную мишень, играя бликами в свете лампы. Грех отказываться от такой возможности.

Я пересек комнату и одним коротким замахом ударил по голове. Ни вскрика, ни всхлипа — тело грузным мешком осело на пол. Из разбитой черепушки выступили капли крови — потекли первые ручейки, складываясь в причудливые узоры. Я жду пару мгновений и бросаю на пол, ставший бесполезным подсвечник. Замечаю странные на выкате глаза жертвы. Они буквально налились красным, как у страдающего от боли быка. Между ног флагштоком торчал возбужденный член.