Печать Джа

В памяти всплыла фигура кряжистого боцмана, нежно, будто ребенка поглаживающего палубу корабля. Может потому моряки и суеверный народ, что не в силах совладать с водной стихией? Поневоле начнешь верить в заговоры, когда увидишь надвигающуюся бурю. Благо, небо сейчас было чистым, только полоска облаков кучковалась на горизонте.

— Танцор, это я тебя церковникам сдал.

Широкие ладони марсового буквально впились в планширь. Он помолчал немного, а потом повторил:

— Я это сделал… Надо быть полным кретином, чтобы не суметь отличить буковицу от проезжей грамоты. Может в вашем Ровенске подобные документы в диковинку, а я много, где успел побывать и многое видел… Ну, чего молчишь? Хотя бы удивись для порядка.

— Я и удивлен, только другому. Почему раньше не сдал? Почему не рассказал капитану про найденную во время обыска грамоту?

Зак не удержался и хмыкнул.

— Ну вздернул бы тебя Гарделли, и кому от этого легче стало?

— Всем… Может это я барона порешил, чтобы бумагами завладеть тайно.

— Выходит, баронская грамотка.

— Да разве в этом дело? — начал я злиться. — Не боишься, что среди ночи проснусь и половину команды перережу.

— Не боюсь.

— Почему?

— Поживешь с мое, научишься в людях разбираться. И никакая грамотка для этого не нужно. Видел я потомственных аристократов, проливающих чужую кровь, что водицу, и видел нищих, благородных духом. Тебе до благородства далеко, ты вор и мошенник, Танцор, но не убийца… Или так, или Заккари Олсон нихрена не смыслит в жизни.

— Тогда почему церковникам сдал?

— Разве не очевидно? — Зак снова хмыкнул, едва не выронив шарики гутки из-под верхней губы (прим. автора: гутка — жевательный табак, аналог насвая, приготовленный из измельченного ореха, листьев табака, парафина и сладких ароматизаторов). — С Псами церкви шутки плохи. Когда брат Серафим выложил грамотку на стол, я сразу признал в ней ту самую, которую ты намедни за буковицу выдал. Ну и рассказал все, как на духу.

— Испугался, — констатировал я.

— А ты бы не испугался?

Пришлось согласно кивнуть.

— То-то и оно, Танцор… то-то и оно.

Мы некоторое время простояли молча: Зак катал шарики под губой, а я вглядывался в бегущую за бортом волну и все думал, как церковники смогли отыскать грамотку. Долго думал, в конце концов не выдержал и спросил.

Реакция у марсового получилась неожиданной. Он долго хохотал, пока остатки гутки не вылетели изо рта вместе с пеной слюны. Густой и зеленой, словно свежескошенная трава на лужайке.

— Где, говоришь, спрятал?

— В нужнике, — повторил я обиженно, — чего здесь смешного?

— Скажи, Танцор, ты когда в чужой дом вломишься, где в первую очередь золото искать станешь?

— Глядя чей дом. Ежели купеческий, то у них несгораемые шкафы есть, а ежели хозяйство попроще, мелкого чиновника или какого приказчика, то обязательно под матрас загляну.

— Вот! А теперь представь, что гальюн на корабле вроде матраса. На заре мореплаванья многие там прятали, умельцы даже специальные полочки под дырой приспособили. Но то было давно, а теперь даже последний лох в отхожем месте контрабанду перевозить не станет, потому как знает, куда сунутся носы таможенников.

Всеотец, какой же я дурак! Ещё повезло что церковники первыми грамотку отыскали, а не капитан или того хуже — боцман. У последнего разговор короткий — за борт и всех делов.

— Танцор, на будущее советуйся с умными людьми. А лучше вообще не связывайся с контрабандой, дольше проживешь.

— Спасибо за совет, — съехидничал я.

— Да не за что, — ответил Зак вполне серьезно. И помолчав немного, добавил: — капитан просил поговорить с тобой, предложить остаться юнгой на корабле. Уж больно ловким ты ему показался. Договор стандартный с оплатой по ставке младшего матроса. Пока только на обратный рейс до Лядово, а дальше, как проявишь себя. Что скажешь?

А что я мог сказать? Пока от чернецов не избавлюсь, в решениях своих не волен. И фигура брата Изакиса, торчащего на шканцах, тому лучшее свидетельство.

Странно, что марсовый об этом не спросил. Даже не попытался узнать, чем закончился наш разговор с Псами, и на каких условиях меня отпустили. Счел за лучшее не совать нос в церковные дела? Мудрый выбор, жаль только, у меня он отсутствует.

— Думай, Танцор… Времени тебе до прибытия в порт.

— А сам что посоветуешь?

Не знаю, зачем спросил. При любых раскладах оставаться на корабле не планировал, и даже не потому, что не мог — попросту не хотел, но вот дернул нечистый за язык.

Марсовый тянуть с ответом не стал:

— Держись от «Оливковой ветви» подальше.

— Что?

— Что слышал, Танцор. Держись подальше от этого корабля, нехорошее здесь творится.

— Ты про случай с Ленни?

— Не только… Слишком много плохих предзнаменований: грузы сами по себе отвязываются, мертвый штиль, Фартовый с ума сходит, орет сутками напролет. В добавок ко всему пропавшие члены экипажа, барон еще этот, задери шантру его светлость. Когда в Лядово прибудем, первым делом корабль сменю. Не будет «Оливковой ветви» удачи, помяни мое слово.