Печать Джа

Потом меня отвели в сторону носовой части, окружили толпой и принялись пинать. Надо отдать должное мужикам, били несильно, явно жалея силы. По голове так и вовсе ни разу не прилетело. Усердствовал один лишь Ленни, которого к тому времени успели извлечь из воды. Продрогший после купания, напуганный и одновременно злой, он нанес заключительный удар по заднице, угодив ровнехонько в копчик. Больно было настолько, что сидеть толком не мог. Поэтому лежал у борта, и смотрел в покачивающееся над головой небо, глотая слезы обиды вперемешку с дождем.

Через пару минут ко мне подошел Зак, и присев рядом, произнес:

— Справедливость на корабле — ценят, честное отношение к делу — уважают, а выскочек не любят нигде. Запомни, Танцор, подняться на мачту — это не просто работа, её еще заслужить нужно.

— Но я же сделал…

Зак тяжело вздохнул, словно приходилось иметь дело с идиотом. Привычно заработал челюстями, пережевывая листья Галийского табака.

— Я помог убрать парус!

— Кто тебя так узлы учил вязать?

— Но веревка же держит.

— Во-первых, не веревка, а канаты, а во-вторых, дуй-ка вниз. В трюме воды набралось, боцман велел убраться.

На двадцать восьмой день пути, уставшая от долгого перехода команда заметно оживилась. До первой остановки — клочка суши под названием острова Святой Мади, оставались сутки плаванья. По такому поводу свинцовые тучи расступились, обнажив брюхо белесого неба, а наш кок в кои-то веки расщедрился, выдав порцию бочковых огурцов. Давно пора, а то добрая половина команды страдала хроническими запорами от твердокаменных галет.

В порту должны были выгрузить половину имеющегося груза, в связи с чем капитан Гарделли запланировал длительную остановку, а наш квартирмейстер принялся составлять список вахт и увольнительных на берег. Споров было… кое-кто даже подраться успел, и заработать пару дежурств вне очереди. Я вперед не лез, памятуя о недавней взбучке, устроенной командой. Хотя чего таить, на землю сойти хотелось. Пройтись по улицам заморского города — почувствовать под ногами твердую поверхность, а не вечно качающуюся палубу.

В кубрике только и разговоров было, что о борделях, да количестве спиртного, ожидающего бравых мореплавателей в таверне.

— Танцор, ты чего нос повесил, — спросил Бабура, когда я поднимался на палубу, постукивая пустым ведром. — Будет тебе увольнительная, не переживай.

Как в воду глядел. На следующий день зачитали списки, в которых даже трюмной обезьянке по прозвищу Танцор нашлось место. Выделили четвертый день стоянки и половину серебрушки в награду.

— Считай это авансом, в счет будущей службы, — заметил Джефферсон. А в собравшейся толпе аж присвистнули от удивления, явно не ожидая подобной щедрости от капитана. Щедрости условной, потому как на половину серебрушки особо не разгуляешься. Если только пару кружек дешевого пива в таверне опрокинуть, и резиновый стейк сжевать с тарелкой переваренной фасоли.

— Да, Танцор… шлюху за такие деньги не снимешь, если только посмотреть, — посочувствовал один из матросов по имени Яруш. Тот, кто чаще других зависал в вороньем гнезде, будучи самым зорким из команды. А еще он был азартным игроком, поэтому тут же предложил. — Хочешь испытать удачу? С куцей серебрушкой на берегу все равно ничего не светит. А тут, глядишь, повезет — с двумя золотыми в бордель завалишься.

Яруш раскрыл ладонь, демонстрируя лежащие в них кости. Зашевелил пальцами и те принялись перекатываться, издавая заманчивый перестук.

Повезет… ага, как же, ищи дураков в другом месте. Того же барона Дудикова, коего каждый вечер обдирал, как липку. Нельзя играть с человеком, у которого две пятерки на гранях. Сие правило заучил крепко, еще на рыночных площадях Ровенска, где местные каталы обдуривали доверчивый народ. Поэтому покачал головой, и взяв ведро с тряпкой, отправился драить трюм, где в очередной раз нагадил истосковавшийся по кошкам Фартовый. Блохастое отродье…

Сколько себя помнил, всегда спал чутко. Половица скрипнет, вскакивал с кровати, выхватывая припрятанный под матрасом нож. Иногда это уберегало от неминуемой взбучки, а порою спасало жизнь, поэтому на море привычкам своим не изменил, разве что острого лезвия под рукой не имелось.

В ночь перед сходом на берег, очнулся, заслышав посторонний шум. Обыкновенно на корабле скрипело все, начиная от поперечных балок, и заканчивая поясницей Бабуры, но в этот раз звуки были другие. Уж слишком ритмично постанывали доски, будто кто-то тяжелый, крадучись, пробирался на выход. Открыл глаза и точно — густая тень промелькнула в проеме.

Вставать среди ночи в гальюн за преступление не считалось. Тогда какой смысл таиться? Имелся за мной грешок, от природы был крайне любопытен, потому и не стал вылеживать, а тихонечко встал и направился следом.