Печать Индиго

Прошло уже несколько часов от начала пира, когда в светлую праздничную горницу через большие дубовые двери вошла Мирослава. В желтом атласном летнике, нарядном кокошнике и золоте, она вплыла, как царица. Гости невольно обернулись к ней. Она приветливо поздоровалась и, громко пожелав счастья молодым, выпила за них до дна полную чарку медовухи, которую услужливо подал ей слуга на серебряном подносе. Затем она проворно направилась в сторону Тихона Михайловича, и уже через миг села подле него по правую сторону. Артемьев, который обожал жену, тут же пытливым взором отметил, что на ее красивом нежном лице написано крайнее волнение. И едва Мирослава присела рядом, Тихон, наклонившись к ней, ласково поинтересовался:

– Что-то случилась, Мирушка? – и, склонившись к ее ушку, добавил. – На тебе лица нет, яхонтовая моя.

– Да, – ответила Мира и, нервно затеребив в руках пустой бокал, попросила. – Налей мне квасу, любезный, Тихон Михайлович.

– Со Славушкой что случилось? – спросил Артемьев напряженно.

–Нет, слава Богу, не с ней. Она скоро спустится.

Артемьев быстро влил в бокал жены квасу из хрустального графина и спросил:

– Что ж тогда? Не томи, рассказывай, душенька.

Мирослава немного отпила из хрустального бокала и печально взглянула на мужа.

– Федор снова за старое взялся. Опять моих сенных девушек по углам зажимает, – произнесла она и с укором взглянула в сторону Федора, который громко смеялся над шуткой брата Семена. – Марфутка понесла от него ребеночка. Только час назад я узнала о том. Она вешаться надумала. Говорит, что Федор ее прогнал, как узнал, что тяжела то она. Мы ее со Славой еле образумили.

– Ах, греховодник! – воскликнул Артемьев, так громко, что некоторые близко сидящие гости обернулись к ним. Однако за общим шумом и весельем, остальные не услышали его гневного окрика. – Ну, я ему задам! Никакой управы на него нет!

– Да уж, ты поговори с ним, будь добр, Тихон Михайлович. Если не ты, то кто ж вразумит то его? – заметила Мира и, поднявшись с места, добавила. – Пойду с бабами поздороваюсь.

Едва Мирослава отошла от мужа, Артемьев кликнул слугу и велел позвать к нему Федора. Тихон видел, как выслушав слова слуги, Федор, ехидно улыбнулся и почти нехотя, встал со своего места и вальяжно направился в его сторону, на противоположный край стола. Когда старший сын приблизился, Артемьев взглянул на него недобрым взглядом и гневно произнес:

– Садись, нехристь! Поговорить мне с тобой надобно!

– Можно и поговорить, – заметил Федор, скорчив кислую мину на лице.

Федор тяжело бухнулся на скамью рядом с отцом, и Тихон почувствовал сильный запах вина, которым разило от молодого человека.

– Видать, я тебя как надобно не воспитал, раз ты свои грязные дела творишь! – процедил грозно Тихон.

– Что это вы батя, так осерчали то? – спросил, ухмыляясь, Федор.

– А ты будто не знаешь отчего?!

– Не знаю.

– И перестань ухмыляться, когда я с тобой говорю! – взорвался старший Артемьев, грохнув кулаком по столу. Соседние гости чуть обернулись к ним, но тут же перестали обращать на Артемьевых внимание, продолжая кричать фразы за здравие молодых.

Федор чуть убавил наглую ухмылку, но оставил хитрый оскал на красивых губах. Его глаза светились весельем, а Тихон Михайлович помрачнев, не знал, как еще вразумить сына, дабы тот, хоть немного жил по чести и совести. Артемьев понимал, что где-то он упустил воспитание Федора, не доглядел, и нынче во всех гнусных поступках сына винил в первую очередь себя. Но теперь было уже поздно, потому что Федора было вразумлять, словно море лаптем черпать.

– Это ты, охальник, Марфу обрюхатил? – спросил грозно приглушенно Тихон Михайлович.

Густые темные брови Федора сошлись на переносице, и через мгновение вновь его высокий лоб разгладился.

– Может и я, – нехотя ответил молодой человек и безразлично пожал плечами.

– И до каких пор я буду твой блуд у себя под крышей терпеть? – проклокотал Тихон уже до крайности раздраженный. Гости сидевшие рядом, были уже довольно пьяны и не слышали среди всеобщего шума, разговор мужчин.

– Что ж мне было делать, коли она сама ко мне не шею вешалась? – заметил безразлично Федор, нагло ухмыльнувшись. – Люблю, говорит.

– Замолчи, негодник! – оборвал его отец. – Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным?

– Могу. Но сейчас надобно веселиться, мы как-никак на свадьбе, – съехидничал Федор.

Казалось, ничего не может пронять Федора и стереть с его лица наглую ухмылку и шутливый блеск из темных распутных глаз.

– Я вижу, ты уже повеселился, – буркнул себе под нос Тихон. – И что прикажешь мне с ней делать? С Марфой-то?

– Это как вы решите, батя, мне дак все равно, – заметил Федор и повернул голову к молодоженам. Этот разговор молодому Артемьеву уже порядком наскучил и он, заметив, что Любаша смотрит на него страстным взглядом, нагло улыбнулся ей в ответ. Невеста, столкнувшись взглядом с Федором, зарделась и невольно опустила в пол глаза.

Тихон проследил взглядом за сыном и вновь со всего размаху грохнул кулаком об стол.