Печать льда

На торжище и приметила веселого гончара единственная дочь старого кузнеца. Так незаметно веселый горшечник превратился в кузнечного зятя и подручного, а потом и сам постепенно стал неплохим кузнецом. И жена его была счастлива, и дети росли веселыми и улыбчивыми.

Когда на торжище произошла та самая незадача с кольчугой, о которой по глупости разболтал кузнечный подручный, его же племянник, Снерху было не до смеха. И не то чтобы он испугался молодцов Фейра. Он и Гальда-то видел только издали. Из-за заказчицы этой, чью кольчугу следовало очистить от копоти и грязи. Уж больно она была серьезна. Каждому ее слову следовало верить сразу и бесповоротно. Снерх почувствовал это и работу выполнил хорошо, а уж встречи с неприятной заказчицей ждал со страхом только из-за нежелания свары и криков у собственного навеса.

Когда же все закончилось жарким кострищем, бесславной гибелью четверых молодцов, опаленными бровями и ресницами да испорченными штанами самого кузнеца, Снерх вдруг начал смеяться так, как не смеялся никогда до того дня. Он даже переодеться и ополоснуться смог не раньше чем через пару часов, после того как бывшие возы с дровами обратились в дымящееся кострище. А до той минуты возле его простеньких мечей, лопат, кирок, серпов, кос, гвоздей, подков и прочего кузнечного товара побывало не меньше сотни зевак.

А уж на следующий день, когда происшествие обросло слухами и преувеличениями, у Снерха перебывала половина Айсы и уж точно все население Каменной и Торговой слободы. Каждому хотелось взглянуть на кузнеца, который столкнулся с самой Хозяйкой Погани (никого мельче на почетную должность возмутительницы спокойствия молва и не подумала назначить), выполнил ее заказ, остался живым да еще и обделался по ее личному на то распоряжению.

Так или иначе, но народ толпился у навеса который день и постепенно расхватал не только всякую мелочевку, которую можно было показать приятелю с рассказом («а вот эту подкову я купил у того самого кузнеца!»), но и все, что там продавалось, до последней скобы. Дошло уж до того, что кузнецы-соседи начали за изрядную монету подбрасывать и свой товар на его столы, а там уж и поить-угощать самую яркую ярмарочную знаменитость.

Так и вышло, что в праздничный день Снерх решил отправиться в Кривую часовню, чтобы поблагодарить Хозяйку Погани за свалившееся на его голову счастье, и по этому случаю приоделся. А именно: натянул новые порты, смазал сапоги салом, подпоясал рубаху пестрым шнуром да вытащил из сундука шерстяную свитку с красным кантом. Колпак, правда, был серым, зато чистым и пропитанным смоляной водой, от запаха которой кошак кузнеца тут же зафыркал и влетел на самую верхушку поленницы дров.

Сочтя, что красивее одеться можно, а удачливее быть нельзя, Снерх закинул через плечо малую перевязь и прицепил к ней короткий меч, ножны которого обтянул еще по весне парчой. Для боя никакой пользы, а для цвету и выгула — лучше не придумаешь. Только улыбку не стал на лицо нацеплять, потому как с лица его улыбка и так никогда не сходила, и с той самой улыбкой двинулся к часовне.

Народ на торжище бурлил, но, несмотря на праздничный день и ожидаемую в полдень в Храме торжественную службу, бурлил не слишком сильно, потому как многие отправились к Водяной башне, где сынок недавно умершего старшего магистра должен был с минуты на минуту скрестить меч с собственным дядюшкой, а судя по удару колокола, так и скрестил уже давно.

Снерх раскланивался со знакомыми, шире растягивал губы, когда ловил улыбки незнакомых. Иной раз качал головой, когда сумасшедшие акробаты на помосте закручивали уж какой-нибудь чересчур смелый прыжок или начинали мельтешить деревянными кинжалами. А то делал гордое лицо, наткнувшись на стражников, которых в праздничный день было на торжище в избытке, но так или иначе приближался к часовне.

У меняльных лавок Снерх подсобил Вохру закинуть на тележку обитый железом сундук и, хотя не получил ответа на вопрос, куда делся славный парень Чарк, который по весне заказал ему несколько чудных ножей, помог оттащить тележку к внешним воротам. Старика там ждали несколько смуглых и худых тележников, которых стража не пускала к торжищу. Снерх простился со стариком, подивился тому, что чуть ли не все стражники вышли в праздничный день в дозоры, да посочувствовал скамам, ругавшимся через решетку с охраной ворот, что к часовне пропускают только по полсотни паломников, а не по сотне, как в обычный день.

Странности начались уже возле часовни, но и они не смогли смахнуть улыбку с лица кузнеца. Сначала он узнал среди шатающихся вокруг часовни дозоров Сардика. Нет конечно же славный магистр Сардик никак не мог ходить в день равноденствия вокруг торжища в доспехах стражника да еще в надвинутом на глаза подшлемнике, но седая и кудрявая борода, что торчала над горловиной кирасы, могла принадлежать Сардику и больше никому.