Печать льда

— О даре, Орлик, после. Я и не распробовала его пока что. Да и Рин, думаю, ничего мне дарить не собирался, сам за подарком в Погань пошел. О перстне тоже слова после будут. Но на Совет надену я его, не сомневайся. А про жизнь конченую одно могу сказать — одно и помню. Когда в Погань эту летела ли, шла ли, падала ли, с жизнью простилась и до дна долетать не собиралась. Все равно что умерла. Так чувствую, а понятней объяснить не смогу. Правда, не пойму теперь: то, что я вас встретила, это благоволение Единого или наказание от него же?

— Это смотря как нас пользовать, — заерзал Орлик на жалобно скрипнувшей скамье.

— Пользовать придется так, как складывается, — прошептала Айсил и вытащила на стол тугой сверток. Разбежалась, раскатилась в стороны кольчуга. Заблестела упругим металлом. Даже не прикасаясь, вельт почувствовал, что хороша вещица. Упругая — не мягкая, мало мастеров, кто такие плести может, а уж с учетом тонкости работы и вовсе не попадалось.

— На твои плечи, Олфейн, — сказала как отрезала Айсил. — До Совета и так сбережемся. Если что, приятель твой тебя прикроет, за ним и для меня местечко отыщется, а тебе с противником твоим придется в кольчужке этой биться. И для привычки завтра с утра потянешь ее на плечи, там и посмотрим, чего ты стоишь, А я возьму кожанки твои. И то уж, устала я сталь на плечах таскать. Твои ведь клепанки. Орлик? Поможешь подогнать?

— Как не помочь, — вякнул вельт, не удержался — подскочил, поднял, подбросил кольчужку. Двойного плетения оказалась, на ощупь прочнее, чем на вид! Рукава длиной под запястье, шириной под скрытый доспех, капюшон, горловина, плечи, словно на Олфейна сплетено!

— Придется, парень, свитку покупать! — хмыкнул Орлик. — Не то весь город сбежится на Олфейна смотреть. Понятно теперь, почему кузнец сплоховал!

— Снерх что надо сделал, а что не сделал, за то не получил, — отрезала Айсил. — Вот еще.

На стол легли наручи, да не пластинчатые, а литые! Да на кожаной подложке!

— Скорняк, что кожу на наручах менял, умней оказался, больше и заработал, — заметила Айсил. — А другого доспеха у меня нет. Поножи спеклись, так и остались где-то в Погани. Щит бы пригодился для схватки, но Грейн сказал, что у вас не принято со щитом мечами махать. Мол, не осаду поединщик держит, а удалью и достоинством меряется. Кинжал у тебя и так есть. Меч, что я тебе оставила взамен сожженного, и вправду Орлику больше подошел. А о том мече, что ты раздобыл себе, потом поговорим. В мешке у меня еще две свитки. Себе брала, одну на другую надевать, но до зимы еще дожить надо, а пока большую ты, парень, поносишь. Подшлемник бы ему еще, Орлик. Найдется? Что ж ты сам в колпаке ходишь, а парню голову холодишь?

— Да вот… — Вельт запустил пятерню в бороду. — Вроде бы и не холодило пока слишком, да и под магистерский фасон нет у меня ничего…

— Меня о чем хотели спросить? — продолжила Айсил. — Спрашивайте, а то ведь я спрашивать стану. Грейн мне многое рассказал, только из рассказанного им мало что я к Погани и к Айсе вашей приложить могу.

— Как ты говорить так ловко за два дня научилась? — пораженно прошептал Рин.

— Кто ты? — только и молвил Орлик и выложил перед опекуншей золотую монетку.

Усмехнулась Айсил, вытянула из-за пояса короткий нож и обнажила серое с черным отливом лезвие. Выудила из разреза платья палочку из черного дерева на ременной петле. Вытащила из-за спины оба меча, тоже опустила на стол.

— Еще кинжал был, помню, — тихо сказала. — И то тишь потому, что в руке он у меня в прах рассыпался в тот самый миг, с которого я помнить себя начала. И руки мои тоже из прошлой жизни, как и монета. И слово — «Айсил», которое будто кто-то у меня на веках выцарапал! И сама понимаю, что не имя это мое. Неделю или больше по Погани вашей бродила, как в беспамятстве. И чувствовала, что рядом со мной вихри огненные крутятся, но даже головы повернуть не могла. Шла и думала, будто вся земля от горизонта до горизонта как пепелище, дождем не прибитое. Еще, правда, зеркало помню — или черноту на ладони выплеснутую — не знаю. Помню только, что в руках что-то держала. Это все оттуда, откуда я пришла, да и то лишь потому помню, что чернота эта теперь внутри меня, из глаз моих она теперь светится, людей пугает. Тот же Грейн так и сказал: бездонный ужас у тебя в глазах, девка. Ужас, в котором всякий собственную участь разглядеть может. Потому и глаз не поднимаю, что справиться с чернотой этой не могу. Да ведь не одна я такая. Вон Олфейн тоже изнутри бурлит, и тоже никак не сладит с целительством своим. Как поняла, всякий раз в пропасть вниз головой бросается! Я уж не говорю о даре его…

— Подожди! — не понял Орлик. — Память памятью, но ведь не в корчме придорожной глаза ты открыла? Туда, откуда ты вышла, еще забрести надо, а ты только наружу выбиралась дольше, чем самый везучий охотник в Погани пробыл! Я бы поверил, что птица тебя, орел какой с Северной гривы нес да выронил, так не летают над Поганью птицы!

— А что такое Погань, вельт? — спросила Айсил.