Печать Магуса

Стажер упер в нее глаза, полные надежды.

– Сатырос, открывай. Молодому человеку через час надо быть в Андах. Альпак гонять. Или лам? Не срывай операцию.

С таким же успехом она могла выступать перед куском гранита. Германика скрипнула зубами. Да, они не слишком ладили с Сатыросом, и, пожалуй, их игра затянулась, но зачем же позорить ее перед стажерами?

– Эй, парашютист, тебя как зовут?

Стажер моргнул:

– Меня? Э… пани…

– Смешное имя.

– Нет, – стажер заморгал интенсивней. – Меня зовут Тадеуш, Тадеуш Вуйцик.

– Германика, – представилась девушка. – Шел бы ты, Тадеуш.

Узрев непонимание, она выразилась более четко:

– За угол спрячься. Живо. – И вынула из ножен стилет. – Не время для флейты.

Пан Тадеуш бросил взгляд на клинок вороненой стали с резной костяной ручкой, изображающей такую страхолюдную тварь, какая ему не встречалась ни в одной энциклопедии, и его как ветром сдуло.

Германика удивилась, как такой нескладный, по первому впечатлению, человек может так быстро и ловко управляться со своими протяженными конечностями, и тут же отбросила это удивление. На Авалон просто так не попадают.

– Сатырос, – почти нежно позвала она в тонкую щель меж стиснутых, как зубы, створок. – Прохиндей ты. Удави аспида своей скупости, отвори дверцы. Последний раз говорю – открывай. Будет хуже.

Грек держался. Он стоял насмерть – будто был последним из воинов царя Леонида в Фермопилах, а Германика – «бессмертным» из гвардии царя Ксеркса[23].

Хотя, вполне возможно, он от греха подальше удалился в глубины своего лабиринта.

«Беги, минотавр, беги… – подумала девушка. – Шутить он вздумал».

Ей было сумрачно, немного скучно и еще, самую каплю, больно. Зачем Юки направила ее в Англию?

«Все ведь кончилось, да? – спросила Германика у клинка, поймав на лезвии отражение «свечей Мебиуса» под потолком. – Все исчезло и кануло. Марко уже старик, а я – вечная девчонка, почти бессмертный оперативник Службы Вольных Ловцов. Глупо даже думать о том, что у нас могло бы быть…» Клинок не давал ответа. Он был темен, остер и почти без сопротивления входил в плотное дерево.

– Умеешь ли резать? – задумчиво, сама у себя, спросила Германика. – Умеешь ли читать?

Несколько взмахов, в черноту двери впивается руна, как клещ, и медленно наливается холодным светом.

– Умеешь ли окрасить?

Вторая руна легла рядом, и свечение их удвоилось. В подземном зале стало очень тихо. Германика услышала, как сопит за углом стажер Вуйцик, как шелестят жаждущие знаний страницами в Библиотеке тремя этажами выше, как крадутся в стенах робкие мыши и ворочаются под самой крышей толстые вороны. Она услышала даже, как прокладывает свой бесконечный путь в белом известняке стен башни червь-шамур – существо древнее Храма Соломона. И еще – как потрескивают от напряжения створки заговоренных дверей, ожидая третьей руны.

– Умеешь ли спрашивать? А, Сатырос?

Она подняла стилет и… не успела. Шелковый вихрь ворвался в зал – взрыв персикового цвета, фонтан лепестков роз, и Германика закружилась с ним в танце.

Тадеуш Вуйцик никогда такого не видел. И таких женщин не видел. Две женщины. Гибкая, как хлыст, и тонкая, как шпага, девушка. Юная девушка с грустными и старыми глазами. Сколько ей лет на самом деле? Сколько она провела здесь, на этой земле, где солнце все время стоит в зените, а в урочный час тихо гаснет, сменяясь на луну? Сколько она прожила здесь, где ветер всегда нежен, а дождь, кажется, ластится, как домашний пес? Черные волосы, короткая стрижка, иссиня-черное платье, облегающее тело. Ткань платья слегка переливается и выстреливает внезапные зеленые искры – так сверкают волчьи зрачки в зимнем лесу. Высокие сапоги на низкой платформе.

И вторая женщина – хрупкая, будто фарфоровая кукла, старушка с длинными седыми волосами, в светло-оранжевом кимоно. С мягкими, вкрадчивыми движениями, нечеловечески легкой, воздушной походкой, она танцевала по Нижнему залу с закрытыми глазами, и под опущенными веками глаза блистали фиолетовым. Глава СВЛ Юки Мацуда.

Что произошло, он не понял. Эта девушка, Германика, стояла возле дверей и колдовала. Она не просила, а делала что-то совсем иное. Лучший нюхач Роминтерской стаи, Тадеуш безошибочно отличал просьбы людей Договора от алхимической магии темников или проявлений гостей с Той Стороны. Но здесь творилось нечто иное.

А в ответ за закрытыми дверями закручивалась тугая пружина – кучерявый грек, от которого пахло книжной пылью и еще морской солью и сыромятной кожей, что-то творил в ответ. Напряжение росло, все плотнее сжимался воздух в зале, в нем сшибались невидимые токи, и текучий свет «вечных свечей» тускнел. Пан Вуйцик окончательно уверился, что «все они на этих островах больные на голову», и решился уже драпать – как можно дальше из Нижнего зала, потому что никто из противников не собирался уступать. А потом явилась Юки – как внезапный майский снегопад, провела шелковым крылом, и все стихло.

– Рун не следует резать тому, кто в них не смыслит, – прозвенел ее голос, и Германика отшатнулась. Побледнела, сжала рукоять стилета, глубоко вздохнула.