Печать мастера (СИ)

Коста закатил глаза вверх. Полночи – полночи он слушал про то, как Рыжий станет знаменитым. Великими и сияющим. Звездой театральных подмосток – драгоценностью труппы Ашке, самым почитаемым из всех менестрелей всех времен и народов.

Рыжий грезил театром. Грезил с тех пор, как одна из небольших провинциальных трупп не сделала крюк, разогнав сиянием своего величайшего творчества глухую тьму невежества на побережье.

– А ты будешь каллиграфом…Учти, я общаюсь только со знаменитыми, так что тебе придется соответствовать моему уровню! А я стану самым великим!

– Ага..

…

– Ага…

…

– Ага…

…

– Ты заткнешься или нет? Спи уже!

* * *

Утром они вышли в город затемно – заря только-только позолотила небо. Скалы были мокрыми после дождя, Коста – сонным и не выспавшимся, тропа – узкой.

Вниз, на острые скалы он сорвался, качнувшись вбок – потерял равновесие, а нога соскользнула.

– Дерррррррржиссссссссссььь, – хрипел Рыжий, прикусив губу. Лицо пройдохи стало алым от напряжения – вены на руках и на лбу вздулись. – Держись, мать твою за ногу…

Коста держался, но – ладонь выскальзывала. Лис распорол руку о камень, когда ловил его, и кровь – вязкая, стекала вниз… пальцы скользнули…

– Держись я сказал!!! Арррррр… – зарычал Рыжий, перегнулся вниз, и каким-то неуловимым движением, схватил его второй рукой за халат, дернул вверх на себя так, что они оба оказались сверху – на самом краю.

Дыша – тяжело и влажно, они лежали мгновений пять, глядя в бескрайнее небо.

– Придурок, – выдал рыжий первым. – Сказал же – мокро. Сказал же – скользко. Сказал же – глаза протри и смотри под ноги.

Коста вяло замычал в ответ – сил возражать не было, как и возразить, что кто-то не давал ему спать всю ночь, а, если бы он выспался, то был бы куда более внимательным…

– Руку распорол… глубоко, кровит то как, – жалобно стонал Рыжий. Развернулся к нему и со всей дури припечатал его по плечу.

– Ашшшшх… – Коста зашипел от боли. Кожу, вместе с тканью рубахи он продрал, когда падал – края намокли от крови.

– Всё, теперь мы браться, – довольно хмыкнул Рыжий. – Не отвертишься… Хлеб делили? Делили! Кровь смешали? Смешали… Ты теперь мне жизнь должен, когда-нибудь отдашь должок…

Коста промолчал, осматривая плечо.

– …и раз мы теперь кровные братья, может ты наконец скажешь, как тебя зовут? Не могу же я тебя так и звать молчуном и стриженым, а?

* * *

Рыжий ныл всю дорогу. Тихо поскуливал, баюкая руку, и, если сначала Коста раздражался – неженка, то потом стих – рана и правда выглядела неважно.

– Кормить меня будешь! Поить! Одевать! Пока рука не заживет, – постановил Рыжий.

Пройдоха оказался полезен – знал короткие пути в подворотнях, где можно свернуть, а где спрятаться – пару раз одергивал Косту за угол, когда вначале улиц появлялись патрули.

– Так чего не сдал то? – снова спросил Коста, когда они пережидали за оградой, пока пройдет очередная тройка в сером. – Три феникса – большие деньги на одного…

– Это если выжить с этими деньгами, – шмыгнул носом Рыжий. – Получить мало – уйти надо. Да и поверил бы мне кто, – он похлопал себя по бокам, – что заработал, а не украл… И… – Лис помолчал. – …ненавижу я их.

– Кого? – удивился Коста.

– Их. Всех ненавижу. За людей нас не считали. Думаешь хорошо в приюте жилось? Все думают, что не улица и ладно, а иногда и на улицах лучше!

Коста вздохнул – про житье в приюте он слушал полночи.

Что приют горел, и что до сих пор не всех детей вытащили – тела под завалами – до сих пор разгребают, и что пусть лучше считают, что рыжий сгорел. И что приют содержит клан Арров, но кормят плохо – и профессии все для черни – гончары да плотники, да рабочие, иногда приезжают проверять детей в приюте – каждую зиму – маги, и забирают в клан, но ему ни разу не повезло, а он – Лис – хочет играть в театре! И что в Ашке есть труппа, заезжие менестрели – он видел представление один раз…