Шрам ставил его в пары четырежды за это утро – Коста не успевал даже выплести базовый узел, как его выносили чужие плетения. «Дар проигрывать с одного хода» – ржали ученики. После четвертого поражения с ним отказались вставать в пару – что толку, чему можно научиться, если у соперника неполный второй круг силы, и он ничего не может противопоставить? С таким же успехом можно лупить по мишеням или манекенам – те тоже ничего не выплетут в ответ.
Коста тяжело вздохнул, покосившись на неунывающего Пятого рядом – казалось, того не волнует вообще ничего, но даже он на тренировке удивленно округлил глаза, спросив: «И всё-таки, как же тебя сюда взяли?»
– Почему место на доске так важно, чтобы ради этого драться? – уточнил Коста у Пятерки, кивнув вниз.
– Место определяет награды, – ответил Пятый, подумав – он загибал пальцы, и, подсчитав, продолжил, – через двадцать декад будут выделять лучших учеников, и, одно из традиционных поощрений – это поездка на побережье. Можно покинуть остров на декаду… Отдых, развлечения, никакой учебы, – протянул он мечтательно. – Это помимо всего прочего… И плюс, мест в клане Арров всего три.
– Лучших? Мест в клане? – уточнил Коста.
– Первая десятка. Нам не светит. Все, кто остается на острове, занимаются в усиленном режиме, как не-подающие-надежд, – последовал длинный тяжелый вздох Пятого. – Традиционно из каждого потока отбирают троих, кто остается на островах, и для многих это единственная возможность стать клановым…
– Хэй! Отстающий!
Коста посмотрел вниз – задрав вверх голову на них с Пятым с превосходством смотрел Толстяк, заложив пальцы за пояс – пятая строчка в общем рейтинге успеваемости учеников на этой декаде. Девятый номер, подпевала «щеголя», Третьего ученика, того самого, который в первый день потрудился объяснить Косте правила поведения на острове.
Лучших учеников было двое – Второй номер и Третий, которые негласно конкурировали между собой, поделив сферы влияния. Все ученики примыкали либо к группе второго ученика, либо к группе третьего, либо являлись отщепенцами, как Семнадцатый, Пятый и он сам.
Толстяк, стоящий снизу относился к ближайшей свите Третьего номера – правая рука и неизменный сопровождающий. Второе лицо после небожителя, который зима за зимой показывает превосходные результаты, и которому Наставники прочат отличное будущее. И который очень не привык, чтобы его игнорировали.
– Здесь таких нет, Девятый, – миролюбиво отозвался Пятерка.
– Помолчи, блаженный, не с тобой говорю… – осек его Толстяк. – Ты, отстающий, Шестнадцатый… говорят, это ты нарисовал то чудо в фиолетовой мантии? – ученик огладил пухлыми пальцами воздух, рисуя изгибы женской фигуры – тонкую талию и пышный верх, гораздо пышнее того, чем Коста изобразил на рисунке. – Мне бы тоже такой… ночной свиток… чтобы смотреть и засыпать… смотреть и засыпать… сладко – сладко… – причмокнул он губами.
Коста скривился.
– Больше не рисую, – отрезал Коста кратко.
– Я расплачусь, – Толстяк облизнул губы. – Не останешься в накладе. У тебя же плохо с артефакторикой? Точнее совсем никак – можно поднять балл… Только чтоб такая же вышла – как живая, чтоб и смотрела на меня как живая и улыбалась, но чтоб одежды поменьше или совсем не было…
– Не рисую, – повторил Коста сухо.
– Не понял… это сейчас ты, – толстый палец ткнул вверх, – отказываешь – мне?
– Не-ри-су-ет, – повторил Пятый с отчетливым удовольствием, улыбаясь. И ещё раз, громче, проорал так громко, что вспорхнули птицы с другого края крыши. – НЕ-РИ-СУ-ЕТ! НИКАКИХ БОЛЬШЕ ГОЛЫХ БАБ!
На них обернулись все, кто был перед корпусом – ученики, пара слуг, и один в форме помощника Учителя, и посмотрели наверх.
Коста просто обреченно закрыл глаза. «Пятый!»