Печать Медичи

Я покраснел как рак и не знал, что делать. Ведь я сказал, что Россана и Элизабетта красивы, лишь потому, что они и в самом деле были очень красивы. Но поскольку смех и комментарии со всех сторон не умолкали, я понял, хотя и слишком поздно, что своим замечанием нарушил установленный этикет. Я не знал, куда деваться от стыда.

Девочки хихикали, прижавшись друг к другу.

Наконец Паоло, имевший на них больше влияния, чем родители, утихомирил сестер.

— Хватит! — прикрикнул он. — Пусть Маттео продолжит рассказ!

— Говорят, что Лукреция Борджа знает множество языков, — сказала донна Фортуната, подбадривая меня. — И что у нее такой острый ум, что она может перехитрить многих мужчин.

— Это так, но она использует ум для интриг и всяческих коварных планов, рассчитанных на уничтожение других! — пробормотал Фелипе.

Внезапно в комнате воцарилась полная тишина.

Мы зашли на опасную территорию. Я вдруг вспомнил о настоящей причине своего пребывания в Ферраре и понял, что мне надо перевести свое повествование в более безопасное русло.

Капитан Дарио дель Орте, должно быть, тоже чувствовал себя не в своей тарелке из-за того оборота, какой приняла наша беседа. Он был офицером, связанным договором с Чезаре Борджа, и осознавал, какие последствия могут иметь неосторожные слова в адрес его господина. Все знали, что Чезаре питает странную привязанность к своей сестре и что плохо придется тому, чьи насмешки в адрес Лукреции дойдут до ушей герцога Валентино. Не так давно в Риме одного человека, плохо отозвавшегося о семье Борджа, распяли на дверях собственного дома, предварительно отрезав ему язык.

Поерзав на стуле, капитан дель Орте тихонько сказал жене:

— Может, попросим Маттео закончить собственную историю?

— Ну конечно! — Донна Фортуната тут же замолчала и улыбнулась мужу, давая понять, что нисколько на него не обиделась.

Я сказал, что мне нечего больше рассказать об этой части своей жизни. Города, конечно, интересны, но в них слишком много народу и слишком грязно. Объяснил, что ушел из Феррары, потому что люблю свежий воздух деревни и могу прожить, нанимаясь в батраки к крестьянам. Там, где я работал в последний раз, мне приходилось натягивать сети и палкой сбивать с деревьев оливки. Местные жители делают так со стародавних времен.

— Вот почему я такой загорелый, — добавил я, вспомнив, как мои спасители говорили, что у меня кожа светлее, чем у цыган, но темнее, чем у них самих.

Сказав это, я надеялся рассеять всякие сомнения, если они у них еще оставались. Я добавил, что этот крестьянин, владелец оливковой рощи, очень плохо обращался со мной, и поэтому я решил уйти от него. В тот день, когда со мной случилось несчастье, я пошел на реку порыбачить, но оступился и упал в воду.

Паоло спросил, откуда у меня синяк на голове. Может, я получил его при падении в воду?

Я сказал, что не помню. И обнаружил, что, если я начинаю подыскивать слова и не знаю, как закончить фразу, любой из моих слушателей может сделать это за меня. А я уже волен согласиться с этим или не согласиться, как сочту нужным.

Поэтому я не сказал, что синяк оставлен дубинкой, удар которой и свалил меня в реку.

— А плавать ты умеешь? — спросила Россана. — Паоло умеет.

— Да, — подтвердила Элизабетта. — Паоло плавает очень хорошо. Он научит тебя, и ты больше никогда не попадешь в такую беду.

— Я умею плавать, — сказал я. — Но течение было таким сильным, и к тому же…

— … в какой-то момент ты стукнулся обо что-то головой, — тут же закончил за меня Грациано.

— Должно быть, ты ударился головой о скалу, когда проплывал через водопад! — воскликнул Паоло, довольный своими способностями делать умозаключения.

Девочки кивнули.

— Бедный мальчик! — Их матушка, донна Фортуната, наклонилась вперед и погладила меня по голове. — И такой худенький! Но мы тебя откормим!

Я вздрогнул. Поскольку в моей памяти не осталось материнской ласки, это прикосновение вызвало во мне ощущения, которых я до того не испытывал. Сидя среди членов этой небольшой семьи, окруженный их вниманием и интересом, я почувствовал себя гораздо более уязвимым. Сглотнув образовавшийся в горле комок, я вернулся к тому месту своего рассказа, которое предшествовало ласковому движению донны Фортунаты.

— Да, — сказал я, — так именно это и случилось.

Но едва я открыл рот, чтобы продолжить, как маэстро сказал:

— Назови рыбу.

— Что?

— Скажи, какую именно рыбу ты пытался выловить в реке.

Я прищурился. Почему он спрашивает об этом? Может, этим вопросом он заманивает меня в ловушку?

— Разную рыбу, — ответил я.

И стал вспоминать, какую рыбу ловил в разных реках и озерах, когда путешествовал с бабушкой. Мы всегда останавливались у ручьев, потому что свежая проточная вода обладает особой силой, поэтому в ней надо купаться, надо ее пить, надо смотреть на нее и слушать ее журчание. Бабушка умела почувствовать близость воды даже в крайнюю летнюю сушь: для этого ей стоило лишь приложить ухо к земле. Тогда она могла показать, где протекает подземный ручей и где нужно копать, чтобы из-под земли забил родник.