Печать Раннагарра

Сильные руки мужа подхватили ее, едва она стала сползать на землю, и это прикосновение было таким же ошеломляющим и мощным по диапазону захлестнувших Оливию чувств, как разыгравшаяся морская стихия, девятым валом накрывающая тонущие корабли. Словно слепая, Оливия цеплялась руками за плечи Касса, пьянея от его запаха, ощущая острую потребность дышать им, как воздухом — спасительным и живительным, без которого она просто медленно умирала. Он нес ее куда-то, а в голове Оливии, как у сумасшедшей, прочно сидела одна единственная мысль: «Только не останавливайся»! Было совершенно не важно, куда он идет и зачем — хоть на край света, лишь бы с ней, лишь бы не отпускал.

Касс все же остановился, и Ли, как маленькая, закрыла глаза, не веря, что сказка закончилась, не желая лишаться тепла мужа, по которому она изголодалась за мучительно долгие месяцы его отсутствия.

— Я думаю, ты захочешь побыть здесь немного одна.

Всевидящий, от одного его голоса — низкого, бархатного, немного рычащего — по позвоночнику колко поползли мурашки. С трудом сделав вздох, Оливия разлепила веки, и ее взгляд поймал в фокус золотой диск солнца, ласково выглядывающий из-за белых подушек облаков. Бескрайним зеленым морем, до самого горизонта простирался лес: величественный и старый, хранящий память веков и мудрость времен. Он был таким же, когда маленькой девочкой Ли прибегала на эту гору, чтобы увидеть восход солнца, и будет таким же, когда сюда, спустя десяток лет, станет приходить ее подросший сын. Это место было ее любимым, с тех пор, как Ли себя помнила. Но как об этом узнал Касс?

— Эту скалу называют Драконьим Камнем, — тихо произнес герцог. — Твой отец просил похоронить его именно здесь, на том месте, которое ты больше всего любила.

Касс осторожно поставил Оливию на ноги перед плоским черным камнем, на поверхности которого было красиво выгравировано имя ее отца — граф Эверос Рине Торвуд.

Ли провела рукой по нагревшемуся от солнца надгробию, и удерживаемые упрямством и остатками воли слезы хлынули сплошным потоком, снимая с души такой же тяжелый камень, как тот, под которым сейчас покоился ее отец.

— Папа, — упав на колени, Ли прижалась щекой к могиле. — Это я, твоя Лив. Я вернулась домой.

Перед глазами плыли картины прошлой жизни, такие яркие и живые, словно она снова вернулась в детство. Словно не было этой долгой дороги к дому, полной испытаний, боли и потерь. Словно яркий солнечный день, как много лет назад, дарил маленькой худенькой девочке, простирающей к небу ладошки, надежду в счастливое завтра и веру в бесконечную доброту творца.

Неизвестно, сколько времени Ли просидела так — прижимаясь к теплому камню и орошая его своими слезами. Время для нее остановилось, стирая границы между прошлым и настоящим, и стоя на распутье дорог, Оливия искала свой путь, ведущий ее в будущее, то, которое она построит сама, забыв прошлые обиды, простив свои и чужие ошибки и выбрав вместо ненависти и мести любовь.

— Не нужно, Лив, тебе нельзя так сильно расстраиваться, — Касс поднял Оливию с земли, словно пушинку, быстрым шагом унося вниз по дороге, ведущей к замку. — Отдыхай, хватит с тебя волнений на сегодня, — глаза герцога засветились изумрудной зеленью, и Ли, проваливаясь в их глубину, мгновенно уснула.

Касс смотрел в ее заплаканное лицо, и в груди так невыносимо болело, что было трудно дышать. Как же он скучал по ней. Без нее он не жил — просто существовал. Заливал себя каждый вечер горьким хмельным пойлом, надеясь, что алкоголь хоть немного притупит боль. Ему не становилось лучше, и облегчения тоже не было, приходило лишь отчаяние и понимание неотвратимости судьбы, заставляющей его так дорого платить за ошибки, ошибки, на исправление которых времени у него уже не оставалось. Хотя Касс не был уверен, что что-то еще можно было исправить. Он сам все испортил. Предал доверие. Он должен был сказать ей правду в ту же ночь, когда, надевая на ее шею медальон, знал, что назад дороги уже не будет. Он ведь понимал, что поступает эгоистично и бесчестно, но спрашивая себя сейчас, будь у него такой шанс — все вернуть назад, сделал ли бы он иначе, Касс готов был поклясться, что нет. И не потому, что ему и Аххаду был нужен наследник, а потому, что в этом ребенке заключалась вся его бесконечная любовь, нежность и благодарность той, которая научила его прощать и ценить жизнь. Касс хотел этого ребенка. Хотел, чтобы после его смерти рядом с Оливией всегда находилась часть его сердца и души, не вызывающая у жены горького разочарования, ведь глядя на их сына, она никогда не станет сожалеть о том, что он у нее есть.