Печать скорби (Война за мир)

Ящики вскрывали в пустом, насквозь пропахшем контрабандой ангаре, куда загнали вертолет сразу по прилете в Кисангани. Трещали взламываемые доски, переговаривалиись между собой Гуго с приятелем — они взвалили на себя тяжкое бремя открывателей ящиков. «Да тут одни книжки! — говорил Гуго. — В половине ящиков, чтоб мне сдохнуть! Что с ними делать?» «Идиот, — отвечал его приятель. — Мы вернем это барахло новому президентишке Джингура. Дескать, отбили у бежавших от восставшего народа подонков. Мы, получается, спасители народного достояния, герои и все такое прочее. А за это мы попросим у нового президента разрешения открыть небольшое дельце в столице, ну и как он сможет нам отказать! Смекаешь? А может, еще висюльку какую прицепит до кучи. Люблю я красоваться, знаешь ли, в негритянских побрякушках на груди». «Смотри, дворцовая посуда пошла. Серебро. Это, надеюсь, ты не собираешься никому возвращать... О, вот какой-то костяной нож дурацого вида! — восклицает Гуго. Потом кричит громко: — Эй, мистер Сварг, вы не это ищите?»

И сейчас этот нож Сварог самым законопослушным образом выложил перед таможенниками, добавив для ясности: «Сувенир». Таможенники повертели изделие из кости в руках, ничего предосудительного не обнаружили и вернули владельцу. Ну а поскольку ни к чему другому придраться не смогли, то пришлось им пропускать «мистера Беркли» на территорию Российской Федерации.

И что же делал человек, после долгих скитаний по мирам вновь оказавшийся на родной земле?

Да ничего интересного он не делал. Ну поменял доллары на рубли. Полученные купюры рассматривал с неподдельным интересом, потому как не видел еще таких. И силился вспомнить, а как же выглядели рубли образца девяносто первого года? И вот ведь, блин, не мог вспомнить, хоть убей!

Потом отзавтракал в буфете, отметив про себя, что качество общепита не намного выросло за эти годы, хотя бесспорно добавилось пестроты на прилавках.

А потом регистрация на семичасовой рейс, тягостное сидение в отстойнике, скрашиваемое лишь баночным пивом. Вот, собственно, и вся Москва, ограничившаяся зданием аэровокзала. Вступать в беседы с соотечественниками, вытягивать из них информацию про новую жизнь не хотелось. Что-то объяснять, что-то выдумывать, выслушивать всякую ахинею... Нет уж, лучше помолчать.

«Столица, дорогая моя Москва», — напевал про себя странник по мирам, направляясь по бетонке ВВП к трапу самолета. А в двух шагах позади топали оба его спутника. Весьма примечательные спутники, следует признать, и премного колоритные личности. Обращают на себя внимание, что немудрено.

Первый спутник чернокож и, собственно, уже этим привлекает внимание. Но вдобавок, такое впечатление, он тяготится своей одеждой. Ерзает в ней, то и дело оглядывает себя, будто проверяя, все ли на месте, трогает рукава, пуговицы. Или одежда не его размера, или он вовсе привык обходиться без нее. И походка у него какая-то странная. Будто он идет не по бетонке, а по траве, которая кишмя кишит всякими ползучими гадами и из соседних зарослей того и гляди кто-нибудь вылетит с шумом и треском, распластавшись в прыжке.

Второй спутник странника по мирам смахивает на героя вестерна — жилистый, скуластый, прокопченный солнцем. К тому же понаблюдаешь за ним подольше, и откуда-то приходит стойкое убеждение, что этот человек тяготится отсутствием револьверов на поясе. А еще его сегодня обозвали крокодилом. В здании аэровокзала какой-то парнишка, тыча в него пальцем и дергая за рукав отца, закричал: «Гляди, папа! Данди-Крокодил!»

— Что за Данди-Крокодил? — решил выяснить Сварог у Гуго.

— Выходит, вы, мистер Сварг, кино не увлекаетесь, — хмыкнул Гуго. — Есть такой австралийский актер. Я уже сто раз от кого только не слышал, что рылом похож на этого чудика. Да мне-то все равно, тем более он играет хорошего парня, который никогда не расстается со своим большим ножом.

— Да, отстал я от событий большого экрана, — с притворным вздохом сказал Сварог. — Некогда мне было, Гуго, в последнее время кина смотреть. Занят был очень...