Печать света

Марина была девочкой спокойной, училась ровно и проблем особых семье не доставляла. Мать с отцом всегда больше беспокоились о Николае: то он подрался, то залезли они с пацанами в булочную и хлеб растащили, потом он пошел в армию, и там не все шло гладко. А вернувшись, решил зарабатывать деньги. Время было смутное, и родные видели его нечасто. Впрочем, уже тогда Николай Павлович неизменно заботился о семье, что бы ни происходило, деньги для матери с отцом и сестры он присылал регулярно.

Как попала Марина в секту, он так и не понял; может, кто-то из подруг поспособствовал. Сперва она ездила в молельный дом, слушать проповеди старца Кирилла, а потом заявила матери и отцу, что переезжает жить в коммуну. Собрала вещички и, не слушая родительских протестов, уехала. Отец тогда уже болел, а мать, душа которой измучилась, раздобыла адрес и через полгода поехала за дочерью. Коммуна размещалась в заброшенной деревне в Можайском районе Подмосковья. Члены секты подновили дома, разбили огороды, завели скотину, превратили клуб в молельный дом и старались жить так, как учил старец: по совести, не желая материального, питаясь просто, проводя время в трудах и молитвах.

Марина возвращаться домой не захотела. Мать упросила позволить ей переночевать, потому что в один день обернуться до деревни и обратно в Москву ей было не под силу. Вечером, чтобы не оставаться одной в старом деревянном доме, где по углам ей чудились тени и шорохи, она пошла со всеми в молельный дом, страшась и желая увидеть пророка, который стал для дочери важнее всего остального в этой жизни.

К ее удивлению, «старец» оказался крепким мужчиной лет сорока пяти, гладко выбритым и вполне симпатичным. Он поговорил с расстроенной женщиной, похвалил за чудесную дочь, сказал, что по силе духа Марина выше многих и даже он, Кирилл, не равен ей. А кроме того, они с Мариной любят друг друга и хотят пожениться. Время сейчас трудное, поэтому они решили немного подождать… Мать опешила от перспективы, но возразить ничего не посмела. Удивило ее равнодушие дочери, которая все время разговора стояла рядом с Кириллом, смотрела на мать голубыми своими глазами и ни разу не улыбнулась даже. Кирилл же со спокойной обстоятельностью говорил, что, как только община укрепится, они позовут родителей на свадьбу.

От волнений и новостей мать почувствовала, как поползло вверх давление. Уже чувствуя жар, она вышла на улицу, чтобы глотнуть воздуха и не напугать людей: при скачке давления у нее всегда шла носом кровь. Их участковый врач, Антон Михалыч, всегда говаривал: «Везет тебе, Сергеевна, и таблетки не нужны! Кран открылся, давление стравил – и опять котлы в норме!» Переждав привычное «стравливание давления», она прошлась по деревне и углядела, что одеты жители коммуны просто, но чисто и не в рванье. Огороды и дома выглядели ухоженными, а их обитатели здоровыми и вполне довольными. А уж когда к началу моления стали съезжаться к деревне иномарки да в молельном доме появились люди явно небедные и непростые, мать и вовсе подумала, что, может, по нонешним-то смутным временам не так плохо ее дочка и устроилась. У каждого свой бизнес: одни воруют, другие крышуют, а третьи вон молятся.

Когда верующие собрались, расселись в зале и затихли, Кирилл начал проповедь. Он говорил про сложное время и непростую жизнь. И про то, что у каждого в этой жизни своя роль и необходимо роль эту узнать и понять правильно, чтобы выполнить свое предназначение. Помочь в этом может пророчество. Он, Кирилл, пророк, посланный в смутное время, чтобы помогать людям. Вера людей ослабла, и пути их спутались, они заплутали в лабиринтах своих суетных желаний, и его миссия – вывести их на свет и придать смысл их существованию, сделать так, чтобы их жизни не были напрасными.

Он говорил и говорил, и мать слушала с напряженным вниманием. Речь Кирилла, сперва размеренная и спокойная, становилась все более страстной. Обыкновенное, в общем-то, лицо преобразилось: он горел и пророчествовал, он вещал и верил в то, что говорит. Голос его набрал силу и то гремел под сводами зала, то заставлял напрягать слух, опускаясь до порога слышимости. Порой речь его обретала рифму, неровные, но выразительные стихотворные формы, и это действовало еще сильнее. Люди подавались вперед, жадно ловили каждое слово старца. Так же как и он, они верили, что творят историю, что живут ради блага народа и веры, что только такой путь правилен и праведен… Кирилл подошел вдруг к одному из сидевших в первом ряду мужчин: высокий человек с породистым и капризным лицом римского патриция, он невольно подался назад, когда Кирилл положил руку ему на лоб и умолк. Все затаили дыхание. Молчание скручивало напряжение в тугую пружину, заставляло неровно биться сердца, ждать и верить: что-то важное родится сейчас из этой напряженной тишины, наполненной дыханием более чем сотни людей.

– Путь твой ведет тебя по краю пропасти, – быстро заговорил Кирилл. – Но ты должен пройти его, не сворачивая и не боясь. Ибо так ты послужишь людям и имя твое останется в веках!