Печать ворона

— Как так? — не понял Иван.

— Вот так. Даже если ты не тормозишь, все шаришь, как положено — все равно они будут нас бить.

— Зачем?

— Я же говорю: для профилактики. Чтобы не расслаблялся.

— Дерьмо! Все они — суки и дерьмо! — Иван посмотрел в зеркало. Да, он изме-нился. То же лицо, но что-то изменилось. Дело не в том, что похудел, и скулы приобрели более жесткий и мужественный вид. Глаза стали другими. Странно, раньше были карие глаза, а теперь темно-коричневые. И взгляд стал пронзитель-ный и дерзкий. Не нравится он им… Пусть катятся к черту — другого лица у меня нет!

* * *

— Сколько до приказа осталось, Ворона? — перед Иваном стоял Немченко. В руке он держал тарелку с овсяной кашей.

— Тридцать шесть, — Ивану не нравилось прозвище, но он ничего не мог поде-лать. По крайней мере, ближайшие месяцы.

— Молодец, шаришь, — похвалил дед и, выудив из тарелки желтый цилиндрик масла, плюхнул его в тарелку Ивана. Это был обычай: когда приходили духи, деды имели право отбирать у них масло, но когда начинались сто дней до приказа, дембеля сами должны отдавать масло духам. Этот дешевый, извращенный симво-лизм Иван никак понять не мог.

Он посмотрел на сидевшего напротив Художника. В лешиной тарелке лежа-ло четыре куска масла. Интересно, сможет он это съесть? Леха, хоть и худой, ап-петит имеет отличный и всегда съедает все полностью. Сегодня друг был не в на-строении и вяло размазывал кашу по алюминиевой тарелке.

— Что случилось, Леша?

Художник поднял голову от тарелки. У него были вечно задумчивые и водя-нистые, как у рыбы, глаза.

— Не везет мне, Ваня.

— Что произошло-то? Мелецкий достает? — Иван знал, что дембель недолюблива-ет Леху, стараясь унизить при первом удобном случае. Мелецкий был порядочной сукой, ненавидевшей всех, кто умнее — и армия была раем для таких подонков. Здесь чествовали силу и умение держать язык за зубами, прочие качества никого не интересовали.

— Да черт с ним, с Мелецким, — отмахнулся Художник. — Меня девушка бросила.

— То есть, как? — глупо спросил Иван.

— Вот так. Написала, что… В общем, все. Кранты.

— Да ладно, — попытался успокоить приятеля Иван. Он впервые услышал, что у Леши была девушка, и весьма удивился. Почему-то он не мог представить себе Лешу с девушкой. Он сам, как девушка. Тихий, мягкий, с тонкими девичьими ру-ками и пушистыми ресницами. Интересно, какая его девчонка? Но теперь уж лучше не спрашивать. — Не ты первый, не ты последний. Знаешь, сколько…

— Знаю, — сказал Леша. — Только мне от этого не легче. Как все задолбало!

— Держись, Леха! Нам недолго осталось. До приказа дотянуть. А там уже легче будет.

— Ты как они заговорил. А потом, как они, молодых п…ть будешь?

Иван промолчал. Он давно уже думал над этим. В этом монастыре свои пра-вила, жить по-другому не дозволялось никому. Но ему не хотелось уподобляться стаду, не хотелось становиться таким же, как все, быдлом. Здесь он понял, что добро побеждает лишь в фильмах. В книгах писали, что сильные великодушны. Какое заблуждение! Нет. Есть закон джунглей: сильный должен доказывать свою силу. Как? Унижая слабых. Это самый простой и понятный каждому муравью путь. А скоро и он станет на этот путь.

Иван понимал друга, но обижался, что Художник не верил ему. Леша — хо-роший друг, все понимает, с ним интересно говорить о чем угодно, но иногда ка-жется, что тот держится на расстоянии, чего-то недоговаривает, в то время как Иван ничего не скрывал. Это было неприятно, но Иван не выражал недовольства, оставляя все, как есть.

Леша встал с недоеденной кашей, но рядом оказался Мелецкий:

— Художник! Сколько до приказа?

— Тридцать шесть, — устало произнес Леха. Мелецкий плюхнул ему масло, рядом прошел еще один дед и бросил желтый цилиндрик на тарелку Художника. Леша перешагнул через скамейку и направился сдавать посуду. Аппетита сегодня не было. Но Мелецкий был начеку:

— Ты куда?

— Тарелку положить, — сказал Художник, пытаясь пройти, но дед не пустил.

— Вот съешь масло — и иди, — ухмыляясь, проговорил он. Съесть шесть масляных цилиндров по пятьдесят грамм каждый Иван бы не смог. У него в тарелке лежало четыре, и он не собирался их есть. Надо дождаться, пока дембеля уйдут, и отнести тарелку на мойку. Но Леша не дождался, и это было ошибкой.

— Не хочу я есть! — сказал Леша.

— Чего? — приподнял брови дед. — Садись и ешь! Чтоб все схавал, понял! А я по-смотрю.

— Не буду!

Это был бунт. Иван хорошо представлял последствия, но что он мог сде-лать? Умолять Мелецкого не трогать Лешу или просить Художника съесть все мас-ло? Ни того ни другого он делать не станет.

— Жри, я сказал! — Мелецкий гневно смотрел на духа, осмелившегося перечить деду.

— Не буду я есть! — твердо повторил Леша. Он поднял тарелку и, перевернув, припечатал масло и недоеденную кашу к столу. Здорово он разошелся, подумал Иван.

— Ну, п…ц тебе! — пообещал дед и вышел из столовой. Иван быстро отнес тарел-ку и побежал за Лешей, который уже становился в строй.

— Взвод! Шагом марш, — отдал приказ Немченко, и они пошли к казарме.