Печатная машина

— Прости, — сказал Санька. — Зеркало тяжелое.

— Следующее будет не легче, — ответил я. — Ты уж постарайся.

Третий этаж также остался без зеркала. Он словно ослеп, но меня уже несло. Я не мог остановиться.

Это зеркало не выдержала веревка. Она лопнула как раз в тот момент, когда я уже собирался его принять. Снова эхо отразило звук падения. Вытряхивая осколки, я сильно порезался. Побитые зеркала мне мстили. Мне хотелось кричать, меня колотила нервная дрожь.

— Хватит, — сказал Санька. — Остановись, ну его в жопу, это зеркало. Зачем тебе зеркало?

— Что?! Что ты сказал?! — я едва не орал.

Трус! Он что, сможет спокойно спать после всего этого? После того как они смеялись над нами! Все эти зеркала!

Теперь очередь дошла до второго этажа. Господи, я перебрал все! В моей голове мелькнула мысль, что же мы будем делать, когда останемся без зеркал, во что будем смотреть, но я тут же выкинул ее вон. Мне нужно зеркало, сегодня, в этот вечер — до зарезу, и больше я ничего не хотел знать.

Я видел, что Саньку тоже колотит. И он смотрит на меня со страхом. Как я пеленаю последнее зеркало, как ребенка, и как дрожат мои пальцы. Это зеркало отражало мою страсть и его смятение. Жажду и тошноту. Сумасшествие и ужас познания. Кровь и пот. Упрек и наваждение…

Я ехал в автобусе. Прижимая зеркало к телу. Оно было почти в мой рост. Когда освободилось место и я сел, оно стало больше меня. За окном плыл ночной город, шел снег. В автобусе было холодно, мои перебинтованные руки мерзли, но на душе было спокойно.

Потом я вышел на остановке, прошел по улице, зашел в подъезд дома. Поднялся на лифте на двенадцатый этаж. Позвонил в дверь.

— Что это? — спросила она, увидев меня с зеркалом в руках.

— Это зеркало, — ответил я.

— Зеркало, — повторила она. — Какой ты…

Она не договорила. Я развернул покрывало. Она подошла к зеркалу и отразилась в нем. Вся, с головы до ног. Ничего прекраснее я не видел.

Я думал, она хотя бы поцелует меня, но она просто сказала «спасибо». Я понял, что это все.

— Ладно, я пойду, — сказал я.

Она виновато кивнула.

Я шагнул за порог, и в зеркале закрылась дверь.

12. САМАЯ НЕКРАСИВАЯ

В то время мне никто не давал. Не знаю, почему так получалось, — я принимал это как факт. Красивые и легкие в общении девушки не воспринимали меня, словно чувствовали мою настороженность. Я и вправду боялся влюбиться и потерять себя. Меня и так было немного, — все складывалось не лучшим образом, и дополнительные проблемы были ни к чему. Может, дело было в этом? На любые вопросы я отвечал односложно: да, нет, — и девушки обычно быстро отваливали.

Конечно, я страдал от отсутствия женского участия. Все эти милые банальные фразочки, объятия, прикосновения, эти губы, ладони — всего этого не хватало мне до жути. Я жил один, ложился спать, не раздеваясь, и просыпался с первыми лучами солнца. Лежал без движения, с железобетонным стояком, слушая, как гремит под окном трамвай, будто звенят от напряжения мои чресла.

Однажды я всю ночь целовал во сне красивую женщину, а когда проснулся, на моих губах остался вкус ее губ.

Это было невыносимо. Во мне боролись страх любить и желание иметь. Страх потери и жажда насыщения.

И я нашел выход. Мне пришлось поступиться некоторыми своими принципами, но делать было нечего. Я пошел на это.

Таких некрасивых я еще не видел. Она была не просто уродлива, она была отвратительна. В какой-то момент мне стало интересно, насколько низко я упаду в поисках дна. Мы сидели в какой-то компании, пили алкоголь, и я время от времени бросал на нее косые взгляды, недоумевая, как она вообще оказалась среди нас. Как такие вообще выходят на свет.

Где-то я слышал, что, выбирая женщину, мужчина всегда идет на риск. Почему-то раньше я считал, что это касается только красивых женщин. Мужчина рискует своим здоровьем, кошельком, жизнью, наконец. То есть всем тем, чем я не желал рисковать. Что же оставалось при другом раскладе? Неужели, выбирая неказистую, я подписывался под своей трусостью?

Если и так, мне было плевать. Я был хорошо пьян, и мой член также затуманил свою головку.

Провожая, я довел ее до самой общаги. Потом мы пробирались, как воры, через вахту. Мы действительно как будто что-то воровали друг у друга, но что — понять было сложно. Поднимались по лестнице, глядя на ступени.

В комнате я сразу накинулся на нее. Она не включила свет, и это было очень кстати. Передо мной был лишь силуэт, она тоже видела не больше. Я начал ее раздевать, но тут она что-то залепетала мне на ухо.

— Что? — не понял я, продолжая стаскивать с ее толстых ног колготки.

— Мне нельзя, — донесся до меня ее писк.

— Почему это? — изумился я, словно она сообщила, что беременна самим Христом.

У нее были месячные. Она на четверть была заполнена отработанной кровью.

— Это серьезно, давай в другой раз. Давай встретимся еще, и тогда все — что хочешь.