Педагогическая публицистика

Посредством школы дети втянуты в общую циркуляцию. Часы поднимают их с постели, выводят на улицу, сосредоточивают в помещениях, отданных в их полное распоряжение, — и не кое-каких, а просторных, эстетических, отвечающих требованиям гигиены. Здесь они должны получить ответы на свои вопросы. Здесь обучают их и заботятся об их здоровье и развитии. Здесь их познают, квалифицируют, сортируют, классифицируют и продумываю место будущей работы для каждого.

Школа во всеуслышание взывает о реформе, но школа уже определенно есть, и это самое важное.

Программа — это важно. Эти четыре — шесть школьных часов можно лучше использовать. Лизнуть понемножку того и другого, скопить в памяти колонки иностранных слов, правил, формул, фамилий и дат, сдать экзамен — и забыть — это не общее образование, это знание малопригодно, неприменимо в жизни. Самообразование и односторонняя одаренность — как что-то, что мы едва начинаем признавать, но чему мы еще не содействуем. Чтение, искусство и спорт — как дополнение, а не фундамент школы. Мизерные результаты. Нет серьезных склонностей, ярких интересов. Но не преувеличиваем ли мы влияния школы? Можно преподавать астрономию, как и этику и математику, формировать чувство красоты, а латынь сделать философией. Но для всех ли? Может быть, современное сознание — заурядно? Люди еле доросли до газет. Печатная сплетня — не одна — и каждый раз свежая. Какие существенные качества несут в жизнь учащиеся наших исключительных, образцовых школ? Это мы можем проверить только сейчас, когда много школ и когда все дети в эти худшие или лучшие школы ходят.

Гражданское воспитание (вне зависимости от учебной программы), а значит, товарищеский суд, кооператив, кружки взаимопомощи, самоуправление — делаются первые попытки, это только еще зреет. Зачатки эти рассматриваются как подготовка к «будущей» жизни — забывается факт, что дети испытывают потребности своего, детского общества. У них есть свои хищники — наглые, агрессивные каверзники, бестактные, вульгарные, нечестные, назойливые, бандитские типы, разрушители их игр и занятий, и дети ничего не могут поделать. У учителя нет времени войти в эти «мелочи»; перегруженный программным балластом, малооплачиваемый, весь в хлопотах, он не доосознает необходимости относиться к своему юному обществу с той же серьезностью, как врач — к детской больнице.

Во второй раз обращаюсь за сравнением к медицине. Кто возьмет на себя труд исследовать зачатки педиатрии, тот убедится, что сто лет назад отношение медицины к детским заболеваниям было столь же невзыскательно.

Еще одно: школа не только учит в принудительном порядке детей, но и в принудительном порядке воспитывает родителей. Школа учит беднейшее население, что нельзя легкомысленно только плодить детей, надо заботиться о них. А зажиточных заставляет честно оценивать достоинства их детей. Избалованный, воспитанный на катехизисе эгоизма и больших аппетитов, входит этот «мой сын» или «моя дочь» в жизнь и становится одним из многих. Ты родился — согласен, но что ты стоишь? Что ты трудом завоюешь и что ты дашь? Сыночек обижен, папа, мама… а не справляется.

Лишь на фоне этих колоссальных заслуг можно школу критиковать и — только осторожно! — реформировать. Учреждение, которое охватывает всех граждан, не может вприпрыжку бежать в неизвестное. Каждый шаг надо осмотрительно соразмерять; речь идет об исключительно важном деле.