Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»

Ванда удивленно оглядела мальчиков и подвинулась на край скамейки. Облака перестали ее занимать, она занялась более прозаическим пейзажем привокзальной площади. Игорь быстро разложил на скамейке закуску, уселся на другом коне. Ваня прогремел ящиком, поставил его на землю, уселся за скамейкой, как за столом, сводя плечи в предвкушении завтрака. Игорь разрезал колбасу и спросил:

– Ваня! А как мы будем варенье есть? Пальцами?

Ваня завертел головой, оглядел палисадник:

– А мы… такие… ложечки сделаем… из дерева. Ножиком.

– У вас нет ложечки, миледи? – обратился Игорь к Ванде.

Он произнес это чрезвычайно вежливо, таким тоном, каким пользуются только самые изысканные путешественники, обращаясь друг к другу в купе международного вагона. У Ванды блеснули глаза от удовольствия, но, во-первых, очевидно было для самого неиспытанного глаза, что у нее нет никаких вещей, – она имела вид пассажира без багажа, во-вторых, от колбасы исходил чарующий запах. Ванда проглотила слюну и ответила с жеманной обидой:

– Ну что вы? Какие у меня ложечки?

– Серебряные, – приветливо пояснил Игорь.

Ванда ничего не ответила, снова протянула руку по спинке скамейки, обратилась к облакам. Но в ее глазах уже нет прежней грустной мечтательности.

Ваня держит в руке половину французской булки, он решительным рывком головы откусывает от нее большие куски, а колбасу берет с бумажки осторожно двумя грязными пальцами. Проделывая все это, он то и дело поглядывает на Ванду. Он не замечает ни ее босых грязных ног, ни безобразной копны волос. Он видит только ее нежную розовую щеку, наружный уголок глаза, выгнутые темные ресницы.

От своего куска булки Ваня отломил горбушку, положил на нее два ломтика колбасы, протянул Ванде. Ванда не заметила этого, и Ваня вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь ест с увлечением, работает руками, зубами, ножиком. Но быстро между делом, он кивает Ване в знак одобрения и свободной рукой треплет его по плечу. Ваня, немного поколебавшись, легонько прикоснулся к колену соседки. Она повернула к нему голову, хотела улыбнуться кокетливо, но не вышло – улыбнулась просто, благородно и не спеша начала есть, отщипывая булку мелкими кусочками. Все это произошло в полном молчании. Покончив с нарезанной колбасой и принимаясь снова резать, Игорь спросил деловито, не глядя на Ванду:

– Вы куда едете, синьорита?

Ванда отвернулась к вокзалу, перестала жевать и сказала скучливо:

– Я не знаю.

Ваня громко захохотал.

– Как так не знаешь? А мы знаем! Мы едем в Сан-Франциско!

– Это далеко? – спросила Ванда из вежливости.

Ваня раскатился смехом еще сильнее.

– Четвертая остановка, – ответил Игорь.

– Не четвертая, а шестая.

– Ну, шестая.

– Поедем с нами, – предложил Ваня весело, поворачиваясь к Ванде на своем ящике. – Поедем? Тебя как зовут?

– Ванда.

– О! Вот это да![74] Ванда!

– Это польское имя.

– Поедем! Там у него дедушка и бабушка, – Ваня иронически сверкал глазами и следил за Игорем, принимающим его иронию с дружеским добродушием.

Но Ванда почему-то ничего не ответила на буйную радость Вани. Она положила на скамью недоеденный кусок булки, сказала почти растерянно, опираясь руками на край скамьи:

– Я не знаю… куда поехать[75]…

Игорь пристально глянул на нее и занялся банкой с вареньем. Оживление Вани вдруг исчезло. Он с недоумением присмотрелся к Ванде, глянул на Игоря, как будто в выражении его лица искал ответа. Игорь замычал какую-то песенку, поставил банку на скамью и сказал строго:

– Ты, Ванда, поедешь с нами, а там видно будет.

Вот теперь Ваня все понял. Он взял Ванду за руку, и она ответила ему чуть слышным пожатием, но на Игоря посмотрела испуганно[76]:

– Я не знаю…

– Ты не знаешь, а я знаю. Сейчас придет поезд, – сядем в купе, все обсудим.

Ваня воззрился на Игоря: какое купе? Ванда покорно ответила тонким щёпотом, немного срывающимся на стон[77]:

– Хорошо.

В этот момент из-за кустов выглянул Рыжиков. Оглядел компанию, выдвинулся вперед, остановился, тупо засмотрелся на еду. Ванда метнула в Рыжикова ненавидящий взгляд. Игорь засмеялся:

– У тебя неприятности[78], Рыжиков?

Рыжиков ничего не ответил.

– Ешь, – предложил Игорь, – я всегда говорил: воровское дело самое невыгодное. Тебя сегодня били? Я видел, как ты засыпался.

– Убежал, – прохрипел Рыжиков и принялся за еду.

– И то счастье! Это ужасно глупо. У каждого человека две руки, и каждый старается схватить тебя руками, – Игорь брезгливо вздрогнул, – это глупо! Надо так делать, как я.

– Бабушка, да? – спросил Ваня…