Педагогический декамерон

В какой мере справедливы наши претензии к самим себе? Вопрос отнюдь не праздный. Для холодного ремесленника или просто уставшего от жизни учителя он, разумеется, не актуален. В самом деле, нельзя же обостренно реагировать на все. В большом потоке детей, с которым имеет дело учитель в массовой школе, при работе с кем-то из них получается больше, с кем-то меньше, а с некоторыми не получается ровным счетом ничего. Так стоит ли надрывать свою душу в бессмысленном самокопании? Если даже мудрый Я. Корчак, врач и педагог, трезво признавал ограниченность своих возможностей: «Я не знаю, какие гробы шевелятся за этим ребенком». Он имел в виду испорченную генетику, влияние которой на судьбу ребенка, как врач, не преуменьшал. Старый доктор знал, о чем говорил. Он не только понимал значение этого вопроса, но буквально выстрадал его собственной судьбой. В его роду были душевнобольные, поэтому Я. Корчак не мог позволить себе жениться и иметь детей. Возможно, в силу этой, глубоко личной, причины его любовь пролилась на детей чужих, которым он остался верен до последнего вздоха в газовой камере.

Помимо генетики, существует еще среда, которая способна искалечить ребенка на всю оставшуюся жизнь. Все эти очевидные факторы, влияющие на развитие ребенка, разумеется, не новость в науке. Проблема в другом: какой из факторов (воспитание, среда или генетика) перевесит, станет определяющим в судьбе растущего человека? Ответа не знает никто. Отсюда – тягостные раздумья, бесконечные сомнения, больная совесть неравнодушного педагога.

С ним долгие годы мучилась вся школа, начиная с классного руководителя, кончая директором. Парень был запущен едва ли не с рождения. Классическая картина: пьющая мать, сидящий в тюрьме отец, сомнительные компании. Словом, дитя улицы. Глядя на него, на память немедленно приходил комический персонаж Аркадия Райкина, который глубокомысленно изрекает: «Вот говорят: дитя улицы, дитя улицы. Но что поделать, если кругом одни улицы?» Что только мы с ним не делали, чем только не помогали, входя в его бедственное положение. Классный руководитель одевала в вещи подросшего старшего сына. Завуч школы кормила в столовой за свой счет и приносила деликатесы из дома. Парень вечно был голоден. Он был абсолютно лишен артистических способностей, но я, всеми правдами и неправдами, включал его в спектакли хотя бы в массовке. Лишь бы как можно дольше был на глазах, а не на улице. Организатор внеклассной работы лично раз в три дня мыла ему голову специальным мылом, безуспешно борясь с его педикулезом. А когда в год всемирной олимпиады от греха подальше мы вывезли его в лагерь труда и отдыха, она откачивала его, перепившего, за палаткой и стирала запачканную после рвоты одежду. Родная мать не сделала бы большего. Тем более такая, какая была у него. Между тем мать он любил до самозабвения. Бывало, поднимет ее из грязи, пьяную, и ведет, не вяжущую лыка, до дома, приговаривая: «Мамочка, мамочка...» Нестерпимо было наблюдать эту душераздирающую картину, и мы отворачивались. Подойти и помочь довести до дома пьяную женщину – значило бы еще больше унизить парня своим сочувствием. Да он и без нас справлялся со своей задачей. Нес свой крест молча.

О лишении родительских прав при такой любви не могло быть и речи. Тем более что периодически она «завязывала» и тогда бежала в школу и со слезами на глазах каялась, но затем опять срывалась. Нет, он не был монстром, просто от рождения ему не повезло с родителями. Входя в его тяжелейшее положение, мы окончили за него девятый класс и выдали свидетельство, намереваясь устроить юношу в училище, где бы он смог приобрести профессию. Ничто не помогло. После девятого класса он сел в тюрьму за ограбление, и его следы затерялись.

Когда в кабинет вошел высоченный, под два метра, красавец в кожаном пальто, я не сразу и с большим трудом разглядел в нем черты нашего давнего подопечного.

– Вы меня помните, Евгений Александрович?

– Еще бы, такое не забывается.

– Я, в общем, того, отсидел, взялся за ум. И теперь у меня все в порядке. Нормально, одним словом.

Таков был его краткий отчет о проделанном после окончания девятого класса жизненном пути. Но он и в детстве не отличался многословием.

– Я тут вот, принес... (Он показал на большой прозрачный пакет, из которого просвечивали бутылки с шампанским и огромный торт.) Хочу отметить с завучем и классным руководителем. Можно?

– Давай, они у себя.

– А вы подниметесь?

– Не откажусь, раз предоставляется такая редкая возможность выпить за счет своего непутевого ученика.

– Да вы не сомневайтесь, у меня все путем.

У меня нет избыточных иллюзий по поводу роли школы в его дальнейшей судьбе. Бог ведает, кто сыграл в его жизни ключевую роль: школа, тюрьма, а быть может, криминальные авторитеты. Как выяснилось, он содержит магазин. На какие средства? Где, когда, при каких обстоятельствах он их заработал?