Вполне уяснилось, что дети из педагогизированных яслей поступают в детские сады, по-иному развившиеся, чем дети «госпитализованных яслей» или дети семей: и в коллективных, и в трудовых своих умениях, и в речевом запасе, и в исследовательском фонде, и в двигательных навыках, — одним словом, во всех процессах своего жизненного приспособления.
Та же ломка стандартов остается в силе, вернее, углубляется в последующих возрастах, поскольку дети этих возрастов захватываются иным воспитательным заказом и стимулируются иной педагогической средой в сравнении с детьми буржуазных государств.
Единодушен ли советский педологический лагерь? Нет, но ядро требующих «педологического пересмотра», ядро ревизующих темп детского развития с каждым годом нарастает.
Мотивы противников чаруют своим парламентским уклоном: «Нельзя навязать ребенку ваших классовых проб, ребенок сам подскажет, что ему нужнее; ждите выявлений ребенка и по ним стройте». Как и все парламентские радетели, они не хотят понимать, что без определенного
«Детский врожденный фонд — это мудрое парламентское большинство, и не надо системой прямого, уличного действия портить мудрое волеизъявление этого биологического парламента», — такова нехитрая принципиальная позиция наших противников, как видим, целиком повторяющих зады биогенетизма. Что этот внутренний биофонд далеко не мудр, что без нашего настойчивого вмешательства в детскую эволюцию настойчиво вмешивается иное, нам враждебное, начало, — к этим соображениям наши противники, конечно, классово глухи.
Вот почему
Классовое строение нашего государства предписывает определенные цели воспитания; эти цели порождают особый, новый педагогический план и новые методы влияния, в результате которых возрастное развитие наших детей приобретает иной темп, иные очертания. Стандартный «хвостизм» в таких условиях угрожал бы нам тяжелейшими практическими осложнениями
[80].Одним из острейших вопросов, на которых уже начинает заостряться советская педологическая дискуссия о возрастах, является вопрос о темпе половой спецификации детства и биологических качествах переходного (полового) периода развития. Оба вопроса отличаются большой социальной значимостью.
Вопрос о раннем появлении резких половых отличий, делящих детей на два отличных, разных слоя, — это вопрос о предельных возможностях продуктивного социального использования половины человеческой трудовой массы. Чем раньше выявляется эта половая спецификация, тем меньше мотивов для единого и совместного воспитания, для равноправия общественных функций обоих полов и пр.
Естественно, что в этом вопросе буржуазные стандарты полового самоопределения оказываются необычайно проворными, несмотря на медлительность и тугость их в общих вопросах детского развития. Мотив? Оторвать, и
К счастью, и здесь, без стандартного хвостизма, у нас все данные для бодрости. В правильно, по социалистическим принципам построенной педагогической среде половая спецификация будет развертываться не быстро, спокойно, и наши задачи воспитания во все предшкольные и школьные возрасты в основном, при благоприятных условиях, одинаково и одним темпом осуществимы по отношению к обоим полам.
Резкая разница качеств обоих полов в наиболее ответственные воспитательные этапы оказывается не в меньшей мере условным рефлексом, чем эндогенным моментом. Конечно, эта разница должна, в ее фактическом содержании, непрерывно методически учитываться, но опять-таки без фаталистического хвостизма. Практические материалы нескольких лет советской практики показали, что
Второй, не менее жгучий спор — о содержании периода половой зрелости. Социально это наиболее ответственный возраст. Ближайшая смена взрослым,