Пейпус-озеро

- А как вы думаете? - Ножов поднял очки и прищурился на юношу. Потом, спокойно: - Нет, я не большевик... Не пугайтесь. - И... - он погрозил пальцем, - и - молчок. - Последнее слово он произнес тихо, но так внушительно, с такой скрытой угрозой в глазах и жесте, что Николай Ребров весь как-то сжался и растерянно сказал:

- Конечно, конечно... Будьте спокойны, товарищ Ножов. - Ну, а вот об'ясните мне: почему наша армия потерпела такое фиаско?

- Какая наша армия? - оторвался Ножов от чтения на ходу. - Ах, армия Юденича? Да очень просто. Тут и немецкие интрижки против союзных держав: Германия себе добра желала, Франция с Англией - себе. А об России они не думали. А потом этот самый Бермонд... Слыхали? Который именовал себя князем Аваловым. Слыхали про его поход на Ригу против большевиков? Нет? Когда-нибудь после... Долго рассказывать... Ну, еще что?.. Раздор в командном составе армии, шкурничество, паршиво налаженный транспорт, взорванный возле Ямбурга мост... Словом, одно к одному так оно и шло. А главное - реакционность наших командиров. Как же! Их лозунг "Великая, неделимая". Самостоятельность Эстонии к чорту на рога. После взятия Питера мы мол двинемся на Ревель". Вот Эстония нам и показала фигу... Вы что улыбаетесь?

- Да, думаю, что все это к лучшему, - несмело сказал Ребров.

- Наш разгром-то? Конечно, к лучшему!

Глава V

Пустота и одиночество. Причина забастовки превосходительной ноги

Время тянулось серое, однообразное. Наступил декабрь. По канцелярии необычайно много дела. Николай Ребров был принят в штат по ходатайству поручика Баранова, он получил нашивку за толковое исполнение бумаг. Писаря злились, за глаза называли его "барчонком" и дулись на начальство, что выделяет своих, белую кость, ученых, а на простых людей им - тьфу.

Масленников, как-то вечером, когда в канцелярии никого не было, встал, одернул рубаху, кашлянул и дрогнувшим голосом сказал ад'ютанту:

- Ваше благородие... А ваш нашивочник-то новый с Ножовым путается. Все вдвоем, да все вдвоем. Куда-то ходят...

Мускулы крепкого лица поручика Баранова нервно передернулись:

- Не твое дело! - крикнул он. - Тебя я спрашивал? Отвечать только на вопросы! Я тебя заставлю дисциплину вспомнить!

Масленников по-идиотски разинул рот и сел.

За последнее время поручик Баранов раздражителен и желчен. Виски его заметно начали седеть, крепкий упрямый подбородок заострился. Из центра, правда, в секретных бумагах, приходили неутешительные вести: северо-западную армию вряд ли будут вновь формировать, и всему личному составу грозит остаться не у дел. Об этом знал и Николай Ребров: кой-какие случайно подхваченные обрывки фраз между генералом и поручиком, кой-какие прошедшие чрез его руки бумаги, лаконичные и мрачные записки от Сергея Николаевича и, главное, широкая осведомленность прапорщика Ножова.

- Ихнее дело, товарищ, швах...

- Чье? - спрашивал Николай.

- Эх, вы, малютка, - чье! Юденича! Его чуть не арестовали.

- Что вы!.. Кто?

- Эстонское правительство, по приказу союзников, наверно. А вот, не угодно ли... Я выудил копию одного документика, чорт возьми... - взлохмаченный Ножов стал выхватывать из карманов, как из книжных шкафов, вороха газет и бумаг. - Вот! - потряс он трепаной тетрадкой. - Послушайте выдержку... Письмо генерала Гофа. Знаете, кто Гоф? Начальник союзных миссий в Финляндии и Прибалтийских штатах. Слушайте! Это он Юденичу писал, во время наступления или, вернее, во время наших неудач: "Многие русские командиры до такой степени тупоумны (ха-ха! чувствуете стиль, презрение?), что уже открыто говорят о необходимости обратиться за помощью к немцам, против воли союзных держав. Скажите этим дуракам (х-х-х-х... кха-кха! так и написано, ей-богу) скажите этим дуракам, чтобы они прочли мирный договор: все, что Германия имеет, уже ею потеряно. Где ее корабли для перевозки припасов, где подвижной состав?" (и дальше слушайте): "Когда союзники, огорченные неуменьем и неблагодарностью (ого, опять щелчок!) прекратят помощь белым частям, тогда проведенное с таким трудом кольцо, сдавливающее Красную Россию, лопнет". Вы, конечно, понимаете, товарищ, что это за кольцо такое?

- Понимаю, - сказал Николай, и его сердце сжалось.