Пейтон-Плейс

Эллисон встала у витрины и смотрела на улицу. Так бывало всегда. Она вынуждена была, как ей казалось, часами наблюдать за движением по улице Вязов, пока Селена не пересмотрит все товары в «Трифти Корнер».

Констанс обслужила посетителя и направилась к Селене, намереваясь снять с вешалки одно из новых платьев и показать его девочке, и замерла на месте, увидев застывшее выражение лица Селены. С полузакрытыми глазами, открыв рот, она стояла напротив вешалки, погрузившись в мир своих грез. От жалости у Констанс сжалось горло. Она понимала девочку, которая так смотрит на великолепные платья. У Эллисон такое выражение появлялось, только когда она читала свои книжки.

— А вот, — громко сказала Констанс и неожиданно удивилась сама себе, — как раз твой размер. Померь, если хочешь.

Она сняла с вешалки белое платье. Селена с такой благодарностью посмотрела на нее, что Констанс почувствовала идиотское пощипывание в глазах.

— Вы это правда говорите, миссис Маккензи? — прошептала Селена. — Я действительно могу дотронуться до него?

— Ну, я не знаю, как ты можешь померить платье, не дотронувшись до него при этом, — резко ответила Констанс, надеясь, что ей удалось скрыть охватившее ее волнение.

Через несколько минут, когда из примерочной появилась сияющая Селена, даже у Эллисон перехватило дыхание.

— О, Селена! — воскликнула она. — Ты так прекрасна. Ты похожа на сказочную принцессу!

Нет, подумала Констанс, неожиданно осознав, что именно ее все время беспокоило в Селене. В тринадцать лет она выглядела как великолепная, чувственная, дорогая женщина.

Позже Селена шла по грязной дороге домой. Ее еще согревали воспоминания о политых маслом и сиропом оладьях Констанс, о кофе с настоящими сливками, она все еще видела перед собой чудесную гостиную Маккензи с огромными креслами и проволочными подставками для журналов, полными выпусков «Американского дома» и «Дома Леди». Селена с раздражением думала о своей подруге, которая с мечтающим видом разглядывала фотографию и шептала: «Ну разве он не прекрасен? Это мой папа».

«Он умер, брось эти глупости, малышка», — хотелось сказать Селене, но она промолчала, потому что это могло не понравиться миссис Маккензи, а Селена ни за что на свете не хотела расстраивать мать Эллисон.

«Я выберусь отсюда, — как заклинание, повторила Селена, подойдя к хижине Кросса. — Я обязательно выберусь, а когда выберусь, всегда буду носить такую же красивую одежду и говорить таким же мягким голосом, как миссис Маккензи».

Засыпая, Селена вспоминала, как блестели и переливались в отсветах камина волосы Констанс. И хотя она ни на секунду не вспомнила о Теде Картере, он вспоминал перед сном ее лицо, то, как она улыбается ему и говорит: «Ну, тогда пойдем с нами».

«Черт, если бы с ней не было это напыщенной мисс Эллисон Маккензи, бакалея могла бы и подождать», — подумал Тед, переворачиваясь на другой бок.

— Селена, — прошептал он в темноте. — Селена, — он пробовал на вкус ее имя, и оно таяло у него на языке.

Сердце Теда учащенно забилось, он ощутил страх, и странное предчувствие одновременно, и что-то еще, почти боль.

ГЛАВА X

Доктор Свейн был высоким, крепким мужчиной с густой копной седых, вьющихся волос, — последним обстоятельством он ужасно гордился и не скрывал этого. Док всегда причесывался самым тщательным образом, и каждое утро внимательно исследовал в зеркале собственное отражение, проверяя, не появился ли, не дай Бог, в его шевелюре желтый волосок.

— Мужчина имеет право на одну маленькую слабость, — оправдывал себя Док.

А Изабелла Кросби, присматривающая за домом доктора, говорила, что это хорошо, когда старому человеку есть чем гордиться. Однако в остальном Свейна совсем не волновало то, как он выглядит. Его костюмы вечно нуждались в глажке, он имел ужасную привычку есть в гостиной, а чашки из-под кофе стояли по всему дому.

— Не такая уж тяжелая работа — отнести полупустую чашку на кухню, — ворчала Изабелла. — Вряд ли вы бы надорвались, подняв одну маленькую чашечку.

— Изабелла, если это мой единственный недостаток, можете считать, что вам повезло, — отвечал Док.

— Дело не только в чашках, — сказала Изабелла. — Вы оставляете свою одежду там, где она упала, вы посыпаете пеплом от сигарет весь дом, а ваша обувь всегда в таком виде, будто вы вернулись с продолжительного заседания в чьем-нибудь коровнике.

— Перестаньте причитать, Изабелла. Может, вам хочется присматривать за домом какого-нибудь старого распутника? Я хотя бы не лезу к вам под юбку. Или как раз это вас и беспокоит?

— И в довершение всего, — сказала Изабелла, которая уже слишком много лет была знакома с доктором, чтобы он мог ее шокировать, — у вас грязный язык и дьявольский ум.

— О, идите крахмалить салфетки, — сердито отвечал доктор.

В Пейтон-Плейс доктора Свейна любили все. У него были теплые голубые глаза, которые, к вечному раздражению доктора, именовали «блестящими», о доброте его ходили легенды. Мэтью Свейн принадлежал к быстро исчезающему виду врачей, практикующих в маленьких городах. Слово «специалист» было для него ругательным.