Пейзанизм

   "Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись,
Замер последний крик.
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик:
- Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды,
Не верю я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне и костёр не страшен,
Пусть же со мною умрёт
Моя святая тайна,
   Мой вересковый мед."

   Тишина.

  -- Ваня, ты живой? Ты как? (Это Аким беспокоится)

  -- Ты, бля, ты нам тут молитвы бесовские Велесовы читать вздумал?! По-набрался колдовства у волхвов богомерзких! Так я тебя быстро к епископу на двор... (Это Макуха начинает заводится)

  -- Ой, мамочки, так он же белый весь. Счас свалится (Это кто-то из баб)

   Ах! - Это Макуха. Вжик. Это -- Хохряк. Шаг в сторону и его связанные спереди руки выхватывают меч вирника из ножен. Вирник только что убрал ладонь, и сразу Хохряк выдернул меч. Макуха отшатывается от вылетающего снизу, от его пояса, стального полотна клинка, прогибается и, потеряв равновесие, валится за лавку. Но Хохряку вирник не нужен. И Аким, что сидит рядом и остановившимся взглядом смотрит на взлетающий к потолку клинок -- не нужен. Хохряк делает мах мечом над головой по кругу и два широких шага ко мне. Меч рушится из-под потолка. Рушится на меня, на мою голову. Хохряк -- смерд, рубит мечом как топором. Дрова. Двумя руками, наклоняя туловище, расставив ноги и чуть приседая в коленках. Сейчас железяка просечёт мне кожу, потом косточки. Потом полетят мои мозги. По стенкам в разбрызг.

   Меч опускается. И отдёргивается, не дотягивается. Рукоятка рывком прижимается к животу. Острие еще немного опускается и дрожит перед моим лицом. Потом опускается ниже. Нацеливается в грудь, потом в живот. Хохряк смотрит прямо мне в лицо. Согнувшись. Прижав кисти рук с рукоятью к животу, локти -- к бокам. Его глаза меняют выражение. Теряют... смысл, целеустремлённость. Взгляд размазывается. Хохряк начинает падать, заваливается на бок. Сворачивается в позу эмбриона. "Мама, роди меня обратно". С торчащим вперёд, от пупка, мечом. Кто-то рядом громко выдыхает. Я поворачиваюсь и вижу ошалелое Ивашкино лицо. И гурду у него в руке. Рукоять на уровне пояса, клинок вытянут горизонтально. Весь в крови. Клинок. Ивашко растерянно лепечет:

  -- Так я ж... так он ж... А я только махнул...

   "Вот сабля просвистела
   И - ага.
   Вот сабля просвистела
   И вражина мой упал".

   А я -- нет. Не упал. Пока. Но - свистнуло близко. Ага. Так вот как выглядит кавалерийский удар: "горизонтально на уровне пояса". Не шашкой, а саблей, не на коне верхом, а на лавке сидючи. Не... ну и ладно. Зато - живой.

  -- Спасибо. (Как-то горло прихватило. Пришлось сглотнуть.) Говорил я тебе: бери гурду, береги её. Мне - для пользы, тебе - для славы. Вот и первая слава твоя -- господина от верной смерти спас. А уж мне какая польза...

   Все начинают шуметь, кто-то ругается, кто-то вытаскивает вирника из-за лавки. А мне дурно. Мне надо лечь и поспать. Но сначала -- на горшок. Нормальный ГГ может, в случае крайней нужды, хоть большой, хоть малой - упасть в обморок. И обделаться так героически, что никто не заметит даже запаха. А я не Г, и совсем не Г. Поэтому -- не могу. У меня такая нужда, что мне сначала в нужник. Можете смеяться, но -- нужно. Можете смеяться еще раз, но мне нужно отвести в нужник Сухана. Потому что зомби... эта такая сволочь... которая не только без команды не пьёт и не ест, но и наоборот не делает. Я вот сейчас вырублюсь, и ему никто ни слова сказать не сможет. Он же только на мои команды реагирует.

   Знаете, как человек умирает от разрыва мочевого пузыря? Плохо человек умирает. У Наполеона был министр, который докладывал этому корсиканцу 16 часов подряд. Корсиканец выдержал, подписал, пописал и пошёл строить свою империю дальше. А министр -- дуба дал. У Наполеона была целая Франция, можно было министрами разбрасываться. А у меня всего один зомби. Надо беречь.

   Нудный я очень. Подыхать буду и то - по инструкции. Хотя до нужника мы не дошли. Дошли до кустиков. Ну и ладно. Мне не стыдно. Как говаривали во времена моей юности: "пусть лучше лопнет мой стыд, чем мочевой пузырь". Тем более, Хохряк мне такой вариант стыдливости показал... С посылкой последнего сына на плаху. Или предпоследнего? В веси, вроде, еще один сыночек остался. Малолетка с великовозрастной и вполне беременной женой. Это им не стыдно.