Пейзаж души: «Поэзия гор и вод»

Те пространства, в которых обитают сяни, можно представить себе в виде ступенчатой конструкции, не отгороженной глухо от нижних земных пределов, куда они являются, обретая былые завершенные формы для общения с землянами, еще не постигшими совершенства восприятия («пяти чувств»). Об иных формах — или полном отсутствии таковых — проскальзывают лишь смутные догадки. Вероятно, на верхних уровнях стабильность форм отсутствует, и размеры обитающих там существ могут при необходимости бесконечно увеличиваться («На облаке в предельные края / Тысячелетней яшмой поплыву, / Достигнувши Начал Небытия, / Перед Владыкой преклоню главу»).

Так описывает Ли Бо свою левитацию в занебесье, где Верховный Владыка жалует ему Нефритовый Нектар бессмертия, после чего «От отчих мест на много тысяч лет / Меня отбросит сей волшебный дар, / И ветр, не прерывающий свой бег, / За грань небес умчит меня навек».

«Предельные края» в поэтическом переводе передают буквальное ю ба цзи — «плыву ко всем восьми полюсам», что говорит, как комментирует А.Е.Лукьянов эту строку, о самогиперболизации поэта в процессе сакральной духовной левитации[13]

Исходя из аксиоматичного утверждения о неразрывной бинарности пространства-времени в китайских мировоззренческих конструкциях, можно предположить, что переход сяня в иное, «занебесное» пространство должен предполагать наличие там некоего качественно иного времени. Ведь по мере продвижения по ступеням даоского аутотренинга человек, которого начинают именовать «постигшим» (чжи жэнь), постепенно меняет свои взаимоотношения с временем, отказываясь от его вех, установленных на Земле («Уходят в небо склоны, зелены, / Он, безмятежен, не считает дней»). Ощущения уподобленного священному Журавлю умудренного даоса Юна, который вливается в естество Природы, по Ли Бо, таковы: «За тучей ищет тропы старины, / Ручья журчанью внемлет меж камней. / Согрет теплом, таящимся в цветке, / Журавль Белый, дремлет на сосне…». При этом «постигший» обретает качественно новые возможности («Он мне люб, / Святой Юань, / Пьющий из прозрачной речки Ин, / Над горою Сун закат багрян, / Он летит, петляя меж вершин, / Он летит, петляя, / Звезды обгоняя, / Только свист в ушах — несет его дракон / Над рекой, над морем, в небеса взлетая — / В Беспредельность, знаю, жаждет прыгнуть он»).

Таким Ли Бо взволнованно, с явными элементами сопереживания, психологического вживания в образ нарисовал своего друга ученого даоса Юань Даньцю, еще не ставшего сянем, но стоящего на пути постепенной трансформации. Куда? За границы времени-пространства — или, как предположил А.Е.Лукьянов, «в себя», то есть в субъективную виртуальность? Видимо, скорее эту трансформацию можно представить себе не как пересечение неких «границ», за которыми находится «иной мир», а постепенное изменение внутреннего земного статуса в сакральный, позволяющий включать доселе приторможенные психосоматические возможности человека и обрести гармонию со вселенским миропорядком, после чего присущие человеку в его земной жизни визуальные и психические изменения прекращаются, переходя в статичность вечного бытия.

Несмотря на существующую даоскую установку о том, что Небо и Земля — «единый Ком», поэт четко формулирует разницу между бренным и вечным, относя первое к Земле, второе к Небу, и если для первого он находит те или иные количественные меры («сто сорок лет» процветания Танской империи, «тридцать шесть тысяч дней», которыми исчисляется земной век, когда он — в другом стихотворении — предлагает ночь за ночью ходить со свечой, чтобы попытаться рассеять мрак в душе человеческой, «сорок восемь тысяч лет» существования оформленного государственного образования в области Шу, «триста шестьдесят тысяч» рекрутов, отправленных на войну, и так далее), то второе у него — «вечное», «беспредельное», «неисчерпаемое», то есть не имеющее завершающей границы, и вход туда ведет через «Врата Неисчерпаемости» (у цюн мэнь): «Светило ночи и светило дней / Без устали вершат круговорот, / Средь тьмой объятых суетных людей / Никто так бесконечно не живет».