Пейзаж с чудовищем

В прежней своей жизни, до рождения сына, Йохан Кхевенхюллер считал себя добросовестным и честным опекуном своего кузена Готлиба и фактическим владельцем замка Ландскрон с его огромным поместьем, пастбищами, виноградниками и мукомольной фабрикой, расположенными в Каринтии.

Готлиб потерял отца в одиннадцать лет. И по завещанию его опекуном назначался именно Йохан – единственный близкий родственник князя Кхевенхюллера по мужской линии. Йохан был представителем младшей ветви рода Кхевенхюллеров, и в случае смерти Готлиба до совершеннолетия замок и титул перешли бы к нему. Потому что старшая ветвь рода со смертью Готлиба угасла бы.

Пока Йохан и Либби – Элизабет Кхевенхюллер – в течение семи лет не имели детей, все это представлялось формальностью, азбучной истиной. Готлиб учился в дорогих пансионах Вены и приезжал в замок Ландскрон лишь на Рождество и летом. Потом он поступил в университет, но проучился недолго. В последние два года с ним произошли разительные перемены. Он стал требовать больше денег на свое содержание, отправился в Париж, где вел весьма разгульную жизнь, посещал балы и маскарады, пропадал неделями на Монмартре у художников, якшался с парижскими проститутками. Затем внезапно сорвался в Италию – в Геную и Венецию. И там, в Венеции, стал героем ряда скандалов и едва не был вызван на дуэль ревнивым мужем.

Уехал в Рим и в середине лета подхватил жестокую лихорадку. Врачи называли ее малярией.

В конце августа здоровье Готлиба настолько ухудшилось, что Йохан и Либби, вызванные тревожными письмами слуг, вынуждены были бросить все дела в замке и вместе с маленьким сыном отправиться в Италию, в Рим, где, по слухам, умирал их воспитанник.

Но тогда, в конце августа, Готлиб от малярии не умер.

Неизвестно, на что надеялась Либби… Йохан никогда не спрашивал об этом жену. Но Готлиб не умер. Лихорадка вроде как отступила благодаря усилиям врачей. Они настоятельно советовали Йохану Кхевенхюллеру остаться вместе с семьей и Готлибом на зиму в Риме и не рисковать здоровьем кузена в австрийской зиме, полной снега, сырости и альпийских ветров.

Йохан согласился. Вынужден был согласиться. Они наняли виллу Геката на Яникульском холме. Готлиб быстро шел на поправку – молодость брала свое. Йохану он был благодарен за заботу, говорил, что они с тетушкой Либби спасли ему жизнь. Йохан старался быть ровным и благожелательным с кузеном. Обстоятельно отвечал на все его вопросы, связанные с замком Ландскрон, и чувствовал, что вопросы юного Готлиба становятся все настойчивее. Когда речь заходит о скором совершеннолетии и вступлении во владение замком, в глубине его светлых глаз вспыхивает огонек.

Парень прекрасно сознавал, какие возможности сулят ему такие перспективы. Он много говорил о Париже и спрашивал, какой максимальный доход может дать поместье, – все это явно с оглядкой на чрезвычайно дорогую и роскошную парижскую жизнь.

Йохан порой наблюдал с террасы, как его молодой кузен в знойный римский полдень лежит на траве в парке в тени платана и читает. А потом приказывает кучеру оседлать лошадь и отправляется на конную прогулку в огромный соседний парк виллы Дориа. Или требует коляску и едет в город – куда-то в Трастевере, а когда возвращается, от него за версту несет дешевым вином римских таверн и чужим потом. Женским потом римских шлюх, падких на юных прожигателей жизни с княжеским титулом и длинной родословной.

О том, как сложится их общая жизнь после совершеннолетия Готлиба, они с Йоханом не говорили. Йохан не мог в свои сорок лет первым начать такой разговор с этим нескладным парнем, своим кузеном, которого не так близко и хорошо знал.

Эти вопросы постоянно задавала Либби. Но не Готлибу, а ему, своему мужу.

Вот как сейчас: что станет с нами? Мы превратимся в нашем замке в приживалов? И наш сын, обожаемый Франц, тоже? Что светит ему в этой жизни, а?

Либби-Элизабет происходила из семьи венского купца. Когда Йохан женился на ней, она получила в приданое сахароварочную фабрику с паровыми машинами, производившую сахар, нугу и прочие сладости для венских кондитерских. И сначала все шло хорошо. Но затем ее отец обанкротился и тайком заложил приданое дочери у кредиторов. Много денег потребовал судебный процесс. На все эти неприятности Йохан тратил деньги, которые брал из доходов замка Ландскрон, подделывая счета и оставляя в учетных бухгалтерских книгах фальшивые записи. Он брал каждый раз некрупные суммы, чтобы заткнуть дыры. И не боялся проверок счетов со стороны поверенных в делах, обеспечивавших завещание, по которому его кузен по достижении совершеннолетия получал замок и поместье. Но вся эта возня поставила крест на любых его попытках нажить собственное состояние и стать вместе с женой Либби независимыми финансово.

И Либби это знала. Потому ее слова о приживалах звучали так зло и горько.

Чего она добивалась?

Йохан Кхевенхюллер не хотел об этом думать.

Боялся об этом думать.

Боялся заглядывать глубоко в светлые глаза Либби, страшась прочесть в них то, о чем порой думал сам.

Если Готлиб умрет от лихорадки…

Но он не умер.