Пейзаж с падением Икара

— Этот мост называют Тихим. Но почему? Он же скрипит, как треснувшая мачта. Того и гляди развалится.

— Нет, — сказал Леня, хохоча, — он скрипит, как суставы моего деда.

— Он скрипит, как голос нашего завуча! — подхватил я, и мы стали выдумывать сравнения — одно другого глупей — чтобы описать скрип.

— Его назвали Тихим из-за странной смерти, — сказал Дима. Вид у него был предельно серьезный, и мы перестали хихикать.

— Ты о чем это?

Дима оперся на канатные перила, посмотрел вниз, плюнул в воду.

— Здесь человек умер.

— Какой человек?

— Человек, которого не слушали.

— Что?

Дима был самым старшим из нас, к тому же благодаря щербинке между передними зубами он дальше всех плевался — поэтому мы очень его уважали. Он долго молчал, словно раздумывая, потом махнул рукой и пошел дальше.

— Нет, вам рано еще это слышать.

— Что? Что слышать? Ну рассказывай! Кто здесь умер?!

Интригу он умел создать и паузу выдерживал невозмутимо — мы семенили за ним, умоляя продолжить. Наконец, поломавшись для солидности, он сделал вид, что мы его достали, и сам с удовольствием начал рассказ:

— Там, за холмом, когда-то жил человек. Звали его… м-м-м… Кира!

— Кира? Что за девчачье имя? — сказал Леня, хихикая. — Неудивительно, что он умер. Я бы тоже умер, если б у меня было такое дурацкое имя. Кира! Ха!

Дима залепил Лене звонкого леща; Леня проглотил усмешку и умолк.

— Так вот, — продолжил Дима, — Кира был проклят. Типа с рождения. Когда он родился, врачи не услышали его плача. И даже когда он научился говорить, его никто не слушал. Нет, все было не так уж и плохо, а местами так вообще зашибись: предки любили его, у него даже были друзья, но когда он начинал говорить — слова его как будто отскакивали от людей. Иногда он видел это, типа как в кино: буквы вылетали изо рта, стукались о невидимую стену и прям вот на осколки рассыпались, как стекляшки. Когда он вырос, стало вообще невмоготу: слова причиняли ему боль. Вот начинал он говорить о чем-то важном, типа о смысле жизни там и вообще о всяких важных штуках, и вот тут появлялось такое вот ощущение, знаете, как будто он типа йог, и типа босиком идет по битому стеклу. Он, конечно, страдал из-за этого ващ-ще очень сильно, но потом привык. Ведь мы все привыкаем к неудобствам, — Дима выдержал внушительную паузу. — И вот тут-то была главная закавыка. Он типа решил, что все люди такие — все мучаются из-за слов, поэтому молчат, а если типа и говорят, то о всякой фигне. Потому что фигня не причиняет боли, сечете? И так он и жил – типа молча. Но все изменилось, когда он встретил немого.

— Что? Что изменилось? Ну говори уже!

— Он типа возвращался с работы. Шел себе, никого не трогал, под ноги себе смотрел. И вдруг такой слышит! Женский голос — и женщина, значит, как будто разговаривает с кем-то — но Кира другого голоса Кира не слышал. И это было так странно! Он осмотрелся и увидел двух людей. Было темно, они стояли в желтом свете фонаря. И, значит, девушка эта улыбалась. Знаете, так улыбаются девчонки, когда втюрятся в кого-то. Она глядела на пацана, а он размахивал руками, типа как оркестром дирижировал. Невидимым оркестром. «Он немой», — понял Кира и еще долго наблюдал за ними. Немой не мог издать ни звука, сечете? Но вот эти вот его жесты, - Дима изобразил жесты немого, - его ладони, пальцы, вот это все, складываясь в знаки, все эти жесты заставляли девушку слушать… Немой мог выразить себя. Одним только жестом. И каждое его движение что-то значило. Фиг знает, о чем Кира подумал тогда; наверно, позавидовал немому. И вот – тем же вечером он пришел на этот мост и просто смотрел в воду. Типа как философ, таскал свои тяжелые мысли в голове. Потом снял очки и положил на край — типа собирался ложиться спать — перелез через вот этот вот самый парапет и прыгнул. Вот прям вот так – фигак! – взял и прыгнул. — Дима снова замолчал, разжигая наше любопытство. — И все бы ничего, если бы ни одна странность.

— Какая странность? — Шепотом спросил Леня.

— Он-то прыгнул, но всплеска – ц-ц! – не было, — сказал Дима так спокойно и буднично, что стало еще страшнее.

— И все?

— Нет, не всё. С тех пор этот мост и называют Тихим. И с тех пор считается, что каждый, кто, переходя по мосту, услышит всплеск — такой типа «шмяк», удар тела о воду — тот разделит участь Киры… проклятие перейдет на него: неуслышанные слова будут причинять ему физическую боль. А снять проклятие он сможет только одним способом: если донесет до людей историю Киры, сделает так, чтобы всплеск услышали все.

Для взрослого эта история, конечно, звучит, как нелепая байка. Но ведь я был ребенком — я верил в привидения, зубных фей, доктора Джекила и мистера Хайда. Всю ночь я не спал, представляя себе страдания человека, которого никто не слышит (или не желает слышать). Действительно: глухонемой может общаться жестами… но каково это, когда ты вроде бы нормален, но при этом каждое твое слово осыпается под ноги стеклянным крошевом?