Пейзаж с видом на кладбище

Когда я был студентом, то не совсем трезвый, вернее, совсем нетрезвый, возвращался домой с одной вечеринки. Наступила поздняя ночь, и улицы были совершенно пустынны. Я уже почти подошел к своему дому и, заглянув в открытую калитку соседей, заметил прислоненную к стене крышку гроба и несколько венков. Помимо своей воли, я зашел в дом и увидел сидящую подле гроба вдову. Кроме нее в комнате никого не было. Она и ее муж были едва знакомые мне соседи. И вот теперь, – уже не помню, как звали хозяина, – он навечно застыл в монументально-унылой позе. Женщина, оглянувшись на мои шаги, слегка кивнула и снова обратила взор на мужа. Я стал мучительно и безрезультатно припоминать события, хоть каким-то образом связанные с покойным. Кажется, пару раз я давал ему закурить и один раз за что-то послал в пешее эротическое путешествие. Больших по значимости событий, хоть убей, я не мог вспомнить. Вдруг совершенно непроизвольно слезы потекли из моих глаз, и я с трудом крепился, чтобы всерьез не заплакать. Однако вскоре всхлипы нарушили звенящую тишину в комнате, и я уже громко рыдал, не сдерживая себя.

Вдова удивленно взглянула на поверженного горем соседа и, поднявшись со стула, принялась меня утешать. Таким рыданиям, видимо, позавидовали бы восточные профессиональные плакальщицы – лишь лицо свое я не раздирал ногтями. Самое странное заключалось в том, что мне совершенно не было жалко ни умершего соседа, ни вдову и скорби я никакой не испытывал, но эмоции буквально захлестывали сознание. Мои стенания были столь убедительны и искренни, что женщина вывела меня на улицу, где я немного успокоился, и попросила закурить. Мы молча задымили сигаретами. Я достал из кармана носовой платок и вытер глаза. Вдова затушила окурок о кирпичную стену, щелчком швырнула его в кусты и пошла в дом. В дверях остановилась и, слегка повернув голову в мою сторону, сказала:

– Ох, и козел же он был!

– В данной ситуации я не вижу ничего особенного, – врач улыбнулся моей последней фразе. – Как известно, алкоголь – сильный эмоциональный возбудитель, вот твоя психика и не выдержала напряжения в достаточно неординарной обстановке.

– Скорее всего, – согласился я. – А может, это лишняя водка глазами выходила.

– Так что ничего страшного: гуляй по кладбищу, думай о бренности бытия, размышляй о вечном, – словно не услышав моей ремарки, банально завершил разговор приятель и похлопал меня по плечу.

«Ну да… – С одной стороны, если не обдумывать жизнь, то и жить незачем, но с другой – когда не думаешь, то многое становится ясным».

В который раз убеждаюсь в том, что поход к психиатру – никчемное, бесполезное занятие: люди нередко чувствуют и совершают поступки не в соответствии с действительными фактами, а исходя из субъективного отношения к этим фактам. Предположим, я могу допустить мысль, что вино и женщины – в избытке, конечно – это плохо. Но вряд ли она перерастет в стойкое убеждение, какими бы вескими доводами передо мной ни манипулировали. Надо не только прислушиваться к советам докторов, но и, повинуясь внутреннему голосу, учиться нарушать некоторые из их запретов.

VIII

В какой-то день я, как обычно, подъехал к кладбищу и увидел на его воротах объявление, гласившее о том, что ритуальным мастерским срочно требуется художник. Не раздумывая ни минуты, я скорым шагом направился к административному зданию.

В своем кабинете меня принял инженер Копылов.

– Выпиваете? – он пристально и, как мне показалось, подозрительно рассматривал мое лицо. – А то, знаете ли… – начальник долго подбирал слова, но смог выдвинуть лишь главный, на его взгляд, критерий профпригодности работников ритуального сервиса, – пьяницы нам не нужны. С художником, работавшим до вас, руководству пришлось расстаться.

– Они, к сожалению, никому не нужны, – заметил я и подумал, что алкоголь – неизбежное дополнение к такому ремеслу. Как, например, молоко – маляру.

Инженер сказал, чтобы я завтра пришел с документами и повел меня знакомиться с коллективом.

Больше всех обрадовался новому специалисту скульптор Калошин, которому, отвлекаясь от основной работы, приходилось делать надписи на лентах.

– Ну, наконец-то, Владимирыч, – он обернулся к Копылову. – Новый художник в могилу не упадет? – захохотал ваятель.

– Я его уже предупредил, – нахмурился инженер. – Это – бригадир, – он кивнул на скульптора, – ваш прямой начальник.

Бригадир вначале показался мне грубым, даже резким. Одет в выцветшую, некогда черную робу. На голове черная же беретка. Огромного роста, лицо широкое, красное, глаза чуть навыкате, с тяжелыми набрякшими веками. «Очевидно, любит выпить», – подумал я. Определение персона к нему явно не подходило. Но, оказалось, я ошибался.

– Виталий, – протянул мне руку Калошин. – Ты не обижайся, у нас тут такая история весной приключилась. Почти детективная …

Скульптор положил на гранитную плиту рукавицы и, приготовившись к рассказу, сел на них. Копылов раздраженно махнул рукой и пошел к выходу. В дверях остановился и сказал, очевидно, обращаясь ко мне:

– Завтра в восемь я жду вас с документами в моем кабинете.