Пейзаж с видом на кладбище

Горбун вытер холодный пот на лбу, включил свет и, отхлебнув из носика чайника глоток воды, лег на диван. Сторож научился избавляться от страха – он вспоминал облик Оксаны. Девушка тут же представала перед ним в его воображении. Светлая, добрая, с веселыми искорками в огромных серо-голубых глазах, она словно загораживала его – Славку – от очередного ночного ужаса. Правда, после двух случившихся с Оксаной трагических событий, глаза девушки потускнели. Но Славкино чувство к ней стало еще крепче.

Вот и в эту ночь, после Радоницы, сторожу не спалось. Разные мысли одолевали его, непонятная тревога сжимала сердце холодными пальцами. Как всегда, в такие тягостные минуты, он начал думать об Оксане. Где сейчас его подруга? Что стало с ней, после того, как он сбежал из милицейской машины? Горбун, скрипя диванными пружинами, поднялся и начал ходить по комнате. Он вспомнил приходивших вчера на кладбище монашек. Среди них была одна женщина в мирской одежде. Квазиморду заинтересовала именно она. Вернее, ее походка – лица горбун разглядеть не успел. Точно так ходила Оксана: чуть наклонившись, причем, одна ее рука была прижата к туловищу, а второй девушка широко размахивала в такт своей походке. Славка никогда не видел, чтобы еще кто-нибудь так ходил. Неужели, всё-таки она? Сторож заглянул в сигаретную пачку – что-то много он сегодня курит… Квазиморда вытащил еще одну «примку» и, чиркнув спичкой, жадно затянулся едким темно-сизым дымом. «Ну не мог же я обогнать монашек, чтобы заглянуть в лицо этой женщине!» Горбун, раздражаясь от своей недавней нерешительности, гремел посудой, переставлял ее с места на место и что-то бубнил себе под нос. Уронил сырое яйцо на пол, рассыпал соль на клеенку, обжег палец, прикоснувшись к кипящему чайнику и вдруг сел на табуретку, уставившись на дымящуюся чашку с чаем. «А почему, собственно, я так засуетился? Женщина, – всего лишь походкой! – оказалась похожей на Оксану. Ну и что с того? Слишком многое поменялось за эти годы. У нее уже наверняка есть семья, дети… – Квазиморда рассеянно размешивал сахар в чашке и думал о том, что это ему – Славке – уготовлена одинокая, беспросветная в своей никчемности, жизнь. Как бурьяну возле кладбищенского забора: придет время – завянет, засохнет да сгорит в мусорной куче, и никому не будет до него никакого дела. Был Славка-Квазиморда, и вдруг не стало… – Кто вспомнит? Разве что гробовщик Коля Белошапка со скульптором бутылку «раздавят». Может, еще художника позовут. – Горбун усмехнулся. – Хотя бригадир в последнее время что-то плохо выглядит. Болеет, наверное».

Сторож накрыл газетой посуду на столе и, накинув на плечи пиджак, вышел из каморки. Что может быть прекраснее майского утра? Ярко светило солнце, вокруг ароматных лип жужжали пчелы, на могилках распустились тюльпаны и нарциссы, перелетая с ветки на ветку, задорно тренькали шустрые синички. Дурное настроение как рукой сняло. Не смогли его вернуть даже кучи мусора возле захоронений – итоги вчерашней тризны. Придется убирать; а что делать? Квазиморда, вздохнув, сделал шаг… и внезапно остановился. Невдалеке от сторожки, на лавочке сидела Оксана.

Закрутила, завертела Славку с Оксаной новая, счастливая жизнь. Много ли кому доводилось видеть на кладбище радостных людей? А на этом погосте были… Да и сам Квазиморда поменялся за это короткое время. Перестал сторониться посетителей пантеона и своих сотрудников. Старался найти побочный заработок, чтобы добыть лишнюю сотню – как ни крути, теперь, вроде, у него была семья. После дежурства он чинил лавочки да оградки возле могилок, помогал разгружать прибывшие в ритуальные мастерские машины с цементом и камнем. Оксана в это время наводила порядок в сторожке, и вскоре их жилище приобрело более-менее приличный вид.

Странно и необычно в приюте печали было наблюдать за людьми, которые ловят влюбленные взгляды друг друга. Казалось, они не замечали столь очевидного для других своего уродства. Все работники мастерских, глядя на коллегу и его подругу, радовались и даже немного завидовали им.

– Господи, помоги этим людям, – шептала вслед Оксане и Славке Людмила, смахивая со щеки непрошенную слезу.

– Вячеслав, – как-то к сторожу подошел Калошин. – У нас в коллективе принято все радостные и, увы, печальные события отмечать сообща, – скульптор вдруг сильно закашлялся. Когда приступ прошел, добавил: – У вас, как мы поняли, прибавление в семействе? Вот это и надо отпраздновать. – Увидев растерянность на лице Квазиморды, сказал: – На счет денег не беспокойтесь – в таких случаях мы скидываемся. – Калошин раздраженно трогал ладонью свою грудь: кашель снова сдавливал ему легкие. – Расположимся в моей мастерской – там больше всего места. Да и тянуть с междусобойчиком не будем, прямо сегодня, после работы, и отметим, – он заглянул сторожу в глаза. – Согласны, Вячеслав?

Горбун неуверенно пожал плечами, что, должно быть, означало согласие.

– Ну, вот и славно, – скульптор тихонько хлопнул ладонью по плечу Квазиморды. – Подходите к шести часам вечера вместе с подругой. Как ее, кстати, зовут?