Пехота

Мы дружно ржем. Это наше основное занятие, честно говоря. Через четыре месяца Николаич, в АТО задумывавшийся о контракте на полгода, будет рвать когти с ппд, себя не помня от рвения, потому что всего месяц пробудет в тыловой армии, с ее законами и порядками, резко отличающимися от армии воюющей. Через три месяца мы переживем «марш комбинированным способом» — погрузка на эшелон, мытье со стоящей на платформе цевешки прямо в процессе движения, унизительная встреча мотопехотного батальона в Сумах семью вспшниками. Но это будет неизмеримо нескоро — мы ни черта не знаем пока об этом, мы только знаем, что сегодня вечером, почти ночью, механизована бригада будет давать ответку. И нам это нравится.

Спустя шесть часов.

Теоретически делать не надо было ни фига. Пулеметы отработают с запасных, СПГ тоже, я лежу на каремате в пяти метрах от Альфы и дивлюся в ночник. Практически же мне нужно сейчас увидеть вспышку прилета ОГ-9 и дать корректировку. И этим же должен будет заниматься коммандер, находившийся на Браво с таким же точно ночником и в точно такой же горке. Он будет недалеко — по прямой в метрах двести, на соседней насыпи того же быстро остывающего террикона.

Холодно не было, и это даже странно, что я оделся тепло, что случалось очень редко. В зоне АТО я почему-то постоянно мерз. Хреново было то, что нельзя было курить, причем очень долго, часа два, огонек сигареты настолько хорошо виден в пнв, что тут, знаешь, решать надо тебе — или позицию спалишь, или потерпишь. Поэтому я ел семечки.

Я давно настаивал, чтобы в рацион питания віськовослужбовців в зоне атэо должны были быть включены семечки, ибо они потреблялись тоннами. Купить в магазине в Новотроицком двадцать больших пачек — фигня, это на два дня, максимум. Семечки, растворимый кофе и сигареты — самый ходовой и дефицитный товар на передовых позициях. Если бы я был волонтером, клянусь, я привозил бы не тепловизоры, турникеты и машины, а ящики с семечками, ящики с сигаретами и снова ящики, но уже с кофе. И меня любили бы беззаветно, давали бы пострелять из любой зброи и ждали бы моего приезда больше, чем отпуска. Хотя нет, это я загнул, ничего не может быть лучше отпуска…

Ббббах, бббах! — и свист. И два прилета, и неожиданно замершее дыхание прерывается сиплым выдохом из легких. Танки бьют парой, а стреляющий танк — это охрененно, когда он на нашей стороне, и очень херово во всех остальных случаях. Сбоку с Альфы слышен восхищенный присвист Прапора — они с Козачком сидят на двух сторонах одного окопа, лузгают свой пакетик с семечками и «дивляться війну». Ночь, обычнейшая холодная весенняя ночь Донбасса пробивается раскаленными кусками железа, и ты едва успеваешь повернуть голову — сбоку включаются наши САУшки.

Знаешь, когда арта и танчики работают через головы пехоты, то пехота любит их так, как не любит никого и никогда. Когда сепарский миномет, задалбывающий которую неделю подряд, накрывается нашими… чччерт, да мы готовы выставить им весь коньяк мира, обнимать, лелеять и даже ненадолго признать, что они почти так же хороши, как и пехота. Жаль, что мы видели эту работу так редко. Но видели. Правда, это горячая любовь начинается через пять минут после крайнего залпа, до этого все сидят по блиндажам и окопам и надеются, что наши — лучшие артиллеристы на свете, и ни за что не въ.бут по своим. А я лежу на влажном от вечерней росы каремате, смотрю в ночник и вдруг понимаю, что непроизвольно улыбаюсь. Наши стреляют. Как же хорошо. Что-то разгорается в промзоне Докучаевска.

Шипит моторола. Я взял запасной аккум, только не помню, в каком он кармане, но знаешь, мы ведь заряжали батареи к рациям и к теплакам у нас в кунге, прямо над моей лежанкой, и у меня настолько вошло в привычку контролировать количество заряженных аккумов и готовность техники к работе, что и сейчас, на гражданке, я постоянно одергиваю себя, пытаясь подзарядить телефон «на всякий случай», хотя точно знаю, что он доживет до вечера. Нет ничего более печального и бесполезного на боевой позиции, чем неработающая рация, севший теплак и аватар. Хотя вооруженный автоматом и гранатами аватар — это все же менее глупо, чем дебил, который забыл зарядить батарейки для контейнера старенького Пульсара.

— Все. Теперь вступаем мы. «Альфа», «Браво», статус, — коммандер слышен в радейке хорошо, и я переворачиваюсь на спину. Я давно это задумал, я знаю, чего хочу, и сейчас я это увижу.

— «Альфа» готов, — слышен голос Прапора из окопа и одновременно из рации.

— «Большая Берта» готова, — а вот это уже Кэш доложил, а значит, в ста метрах позади меня уже лежат собранные выстрелы, СПГ выставлен и наведен, на спуске сидит Президент, а Кэш стоит рядом и держит в руках тот самый, упоминаемый сегодня неоднократно, символ ответственности — рацию. Знаешь, если на гражданке тебе есть, что сказать, то тебя либо выслушают, либо нет, а если в армии тебе есть, что сказать, тебе дадут рацию и заранее ввалят звиздюлей, что не отвечаешь.