Пехота Апокалипсиса

– А в июле он хвастался, что его, возможно, возьмут работать на Территорию, во Вспомогательную службу,– сказала Натали.– Я так просила, чтобы он меня с собой взял...

– И так просила, и эдак просила,– прокомментировал Ройтман.– Во всех позах.

– Ага,– кивнула, не смутившись, Натали,– по-всякому, только он и сам не поехал, и меня... не взял.

– Это ж он куда теперь? – ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался Артем Красильников, сидевший до этого, как всегда, молча в углу.– К Новому Главному или к народу?..

– Это вы про Зудина? – спросил селектор голосом Даши.– Если про него, то он сейчас к Новому Главному ворвался, со слезами. Вы его что, побили?

– Даша, подслушивать совещания – нехорошо! – сказал Касеев.– От этого уши растут, мигрень развивается...

– Очень нужно мне подслушивать! Тут пришла дама, мамаша девушки, пострадавшей от братской любви... Очень хочет... Новый Главный сказал – к вам.

– Ладно,– сказал Касеев,– душеспасительные беседы закончились, пора работать. Не хотите при всех общаться – перейдем к индивидуальному террору. Сейчас спроважу дамочку и начну вызывать всех по очереди, в произвольном порядке. Никто никуда из редакции не уходит без моего на то разрешения. Пока – свободны!

Касеев встал с кресла, подошел к окну и смотрел, не отрываясь, в него, пока личный состав отдела не покинул кабинет. Еще хотелось зажать уши, чтобы, не дай бог, не услышать в чьем-нибудь комментарии упоминание Зеленой крошки.

Они ведь пялились на его руки. Все в СИА уже смотрят на его руки. Злорадствуют, наверное.

Если бы они знали... Если бы только знали, что он чувствовал вчера...

Вдруг захотелось бросить все и уехать домой, к зеленой мечте, спрятанной в домашнем сейфе вместе с охотничьим ружьем.

Так остро захотелось снова испытать то ощущение объятой необъятности, что чуть не послал все на фиг и не вызвал по телефону машину.

Очень вовремя в кабинет без стука вошла холеная дама.

– Здравствуйте,– сказал дама.– Меня зовут Елизавета Петровна Быстрова. Я председатель Комитета Безутешных Матерей.

– Здравствуйте,– сказал Касеев,– чем могу вас утешить?

– Только не надо хамства,– заявила безутешная мать, усаживаясь в гостевое кресло возле журнального столика в углу кабинета.– Я пришла к вам от вашего начальника, а ему звонили... вам даже не нужно знать, откуда ему звонили. И, между прочим, вас выбрал не начальник, а те, кто ему приказывают...

Безутешная мать закинула ногу за ногу, демонстрируя, что, несмотря на безутешность, она имеет что показать. И привыкла, что ее демонстрации не остаются без внимания.

Касеев достал из холодильника бутылку с водой, сел в кресло напротив безутешной дамы и отпил, прямо из горлышка.

Они помолчали.

Дама чуть приподняла правую бровь – это у нее обычно указывало на удивление, граничащее с изумлением.

Елизавета Петровна Быстрова полагала себя стильной светской дамой, ее в этом всячески убеждали и поддерживали, но сегодня ей мешали две вещи: Касеев не любил светских дам и очень хотел получить свою дозу.

– Бельишко, я смотрю, не новое? – для начала осведомился Касеев.– В смысле не первый раз надето.

Быстрова опустила ногу и одернула юбку. Оскорбление последовало слишком быстро, не оставляя времени на более изысканную реакцию.

– Так значительно лучше, мадам.– Касееву очень хотелось вылить воду из бутылки себе на голову, но он сдержался.– В вашем возрасте и положении немного консерватизма не помешает.

Два оскорбления подряд. Вот сейчас дама взорвется, с воем вылетит из кабинета и побежит к Новому Главному. И пока будет в истерике биться, Касеев успеет сбежать...

Дома, в оружейном сейфе. В отдельной ячейке, с патронами...

Касеев потер пальцы, спохватился и взял со стола карандаш, чтобы занять чем-то руку.

Вот сейчас дама взорвется...

Но дама не взорвалась. Она открыла сумочку, достала мундштук и сигарету, новомодную, бездымную, понтовую и страшно дорогую.

Кстати, отметил про себя Касеев, шмотки у бабы тоже не из самых дешевых. Безутешная мать явно особых материальных затруднений не испытывала.

– Рот свой поганый закрой,– сказала, затянувшись сигаретой, председатель Комитета Безутешных Матерей.– А то я найду способ его заткнуть!

– Ого! – Касеев поставил бутылку на стол, от соблазна подальше.

Мысль врезать в холеное личико стеклянной бутылкой из-под дорогой французской минеральной воды показалась Касееву довольно стильной. И злободневной.

– Не «ого!», а слушай, что тебе говорят.– Дама второй затяжкой докурила сигарету и постучала мундштуком по столику.– Не знаю, что ты о себе возомнил, но, как мне сказали, гнида ты мелкая, крыши у тебя нет, и держат тебя на этом месте только из-за какого-то репортажа героического. Как символ и тому подобное...

Касеев посмотрел на бутылку, отвел взгляд.

В конце концов, он сам виноват – решил немного похамить. Теперь нужно либо вышвыривать ее из кабинета, либо смирять гордыню.

Гнида, говоришь, мелкая, Касеев вдохнул и выдохнул.

Даже дозы теперь не так хотелось.

– Пришел в себя? – осведомилась Быстрова.– И хорошо. Теперь слушай.