Пехота

Короче… Короче, прямо скажу — зассал я. Ленка кричала, Ирка плакала, потом наоборот… Мама побледнела… Короче, я не пошел. Не пошёл — и все. Сказал себе: «Сейчас не время, дома дел куча, потом. Я потом схожу».

И не пошел.

Миха, сосед сверху, смешливый и дурнуватый, пошел. Зассал я? Или заботился о семье?

Молодец. Хорошо позаботился.

Через год все стало как-то выправляться, и я перестал занимать деньги до зарплаты. Я их случайно спалил, пидора этого и Ленку. Ленка много смеялась и пила мохито, такой, очень белоцерковский, но ей, наверное, нравилось. Он ездил на синей камрюхе, а я — на желтом троллейбусе, и все дальнейшее было делом времени. Белка — город маленький.

И тогда я нажрался. В говно, в сопли, в слезы и отходняки. Отходняки прошли, вместе с ними позади осталась работа, деньги, смерть Михи под Дебальцево и смысл жизни.

Ирку жалко. Хотя она еще малютка, забудет. Ленка… Ленке похеру.

… Так, я с этой стороны посадки палюсь. Та ну и хер. По моим прикидкам — именно сейчас Сайгон с пацанами должны вернуться. Я расцепил сошки и взгромоздил тяжелый, заляпанный темно-красной кровью «покемон» на маленький бугорок. Развернулся вдоль посадки. Царапая пальцами, вытянул из тугого подсумка запасной короб. Быстро холодало… Или это меня так морозит?

Лег, вытянувшись за пулеметом. Ччерт, а каску я там забыл.

Вот дебил. Тебя сейчас убьют, а ты про каску думаешь.

На часах было 19:17, а секунды я опять не посмотрел. Зато смотрел на смартфон. Почти полгода прошло, а телефон Ленки до сих пор стоял на быстром наборе.

4. БОЦМАН

Малой трусил впереди, оскальзываясь на корнях, я шел вторым, хотя должен был быть последним. Привычка, мля. Сзади Сява постоянно толкался и пыхтел, и мне казалось, что его прокуренное дыхание, с клокотавшими бульканиями, разносится на всю темную пустую посадку.

Мы шли правее, то есть, севернее. Надо было метров триста пробежать по нашему кривому окопу, ну, или по траншее, и это было просто, невзирая на грязь и пустые склизкие банки. Небо затягивалось темным, может, дождь скоро будет, а дождь — это херово. Надо успеть выбраться на наш край, а от него рвануть быстро-быстро в посадку, там упасть в удобных голых кустиках и ждать. На перебежке нас могли спалить, но тут уж, как повезет. А могут и не спалить, и тогда все нормально пройдет. Заляжем красиво, че я, зря пулемет вместо АКС-а взял?

Ну, самому себе… Мля, Сява, та харэ толкаться! … Так вот. Не пизди самому себе, Боря, пэкээма ты взял, потому что на АКС-е нагнулся подствольник. Нехер было на Батином дне рождения дурковать и херачить полста ВОГов. За два дня — хер забил, не разобрал. Так и как его разбирать? Вот и взял пулемет, и даже Батин «СМЕРШ» надел, на нем подсумок под коробку есть. Коробка, новомодная, из ткани, хлопала по ляжке, разгрузка, сильно большая, телепалась на бронике, сзади пацаны давили «Гарсингами» рыжеватую землю.

Малой стал, и я, задумавшись, въехал в него башкой. Сзади в меня ткнулся огромный Сява, потом еще и еще — и вся наша толпа остановилась в этой долбаной траншее. Траншея закончилась, и Малой, смешно вытянув шею и зачем-то растянув беззубый рот в щербатую улыбку, рассматривал посадку.

Мимо меня протолкнулся Клим и стал рядом с Малым. Клим был за командира в этой поспехом собранной толпе, и уже одно это вселяло надежду. Клим мало бухал, был худым, высоким и каким-то нескладным, но очень толковым. Наколки, перстни, темные руки с огромными ладонями, и светлые-светлые, будто выцветшие, голубые глаза буровили посадку почище термовизора. Надеюсь, ща он махнет, и мы все повернем назад, и все будет нормально, два дня ж до ротации, хера тут геройствовать?

Не махнул. Толкнул плечом Малого, и тот, закинув автомат на плечо и изо всех сил гребя новыми ботинками, полез из траншеи на поле. За ним двинулся я, потом Клим, а потом на поле выбрались и остальные супервоенные.

Я оглянулся. Дебилы, мля. По всем правилам, полученным еще в Советской Армии и подкрепленным полугодом на Донбассе, нам нужно было двигаться ползком, ну, или хотя бы на карачках, пересекая эти триста метров с большими паузами, но… Всегда было это «но» и «впадлу». Поэтому мы, чуть не наступая друг на друга, шумяшей, топающей и звякающей толпой неслись к редким деревьям. Ох, спалят нас, ох, спалят… А может, это и неплохо, что спалят. Всех же сразу не завалят, ну, не должны, в натуре, и остальные тут же вернутся домой. Два дня до ротации. Хоть бы дождь не пошел.

Кто-то где-то когда-то сказал, что дождь — лучший друг диверсанта. Типа, если пошел дождь, то постовые нихера не видят, и ДРГ прям-таки толпами ходят по тылам. Херня это все. На Донбассе дождь — это по три кило грязюки на каждом ботинке, захэкиваешься уже через сто метров, до сортира дойти проблема, не то шо до противника. Не воюет никто по дождю, максимум — так, пострелять по черточкам чужих траншей, и опять в тепло, в сухость… в относительную сухость блиндажей и полуразбитых домов, к кошкам, собакам и мышам. Интересно, а у врага мыши есть? Та по-любому есть. И ненавидит он их точно так же, как и мы.