Пехотная баллада

– Похоже, в мире стало на одну войну меньше. Точка. Конец пути. Я выполнил свой долг и дальше не пойду. На истории с генералом я растратил весь порох. Скорее всего он будет рад, если я наконец попрощаюсь. И потом, старость не радость. Сегодня во время штурма я убил пятерых, а потом задумался зачем. Это плохой знак, Перкс. Лучше я уйду, прежде чем вконец утрачу хватку.

– Вы уверены, сержант?

– О да. Похоже, для меня все эти штуки вроде «мое отечество, право оно или нет…» остались в прошлом. Пора передохнуть и наконец понять, за что же мы, собственно, дрались. Ты точно не хочешь свиной намазки? В ней есть хрустящие кусочки. Вот что я называю «высший класс».

Полли отмахнулась от протянутого куска хлеба, намазанного жиром, и сидела молча, пока Джекрам уплетал свою порцию.

– Забавно… – наконец сказала она.

– Что именно, Перкс?

– Так странно понять, что дело не в тебе. Считаешь себя героем, а в итоге оказывается, что ты – всего лишь часть чужой истории. Все будут помнить Уол… Элис. А мы ей просто помогали.

Джекрам ничего не сказал, но, как и предчувствовала Полли, извлек смятую пачку жевательного табака. Тогда она сунула руку в карман и вытащила небольшой сверток. Карманы, подумала она. Нам непременно понадобятся карманы. Солдату без них не обойтись.

– Возьмите, сержант, – сказала Полли. – Ну же, разверните.

Это оказался маленький кисет из мягкой кожи, с завязками. Джекрам покрутил его в руках.

– Ей-богу, Перкс, я не склонен к сантиментам… – начал он.

– Да. Я заметила. Но эта грязная оберточная бумага действует мне на нервы. Почему вы сами не обзавелись приличным кисетом? Седельщик сшил бы его за полчаса.

– Такова жизнь, – ответил Джекрам. – Каждый день думаешь: «О боги, пора бы завести новый кисет», а потом становится некогда, и в конце концов остаешься с чем был. Спасибо, Перкс.

– Я подумала: «Что подарить человеку, у которого есть все?» Правда, ничего другого я и не могла себе позволить, – сказала Полли. – Только на самом деле у вас не все есть, сержант, правда ведь? Сержант?..

Она почувствовала, что Джекрам замер.

– Хватит, Перкс, – велел он, понизив голос.

– Я подумала… почему вы никому не показываете ваш медальон, сержант? – бодро продолжала Полли. – Тот самый, который носите на шее. И не надо так сердито на меня смотреть. Да, да, если я сейчас уйду, то никогда не узнаю наверняка, и, может быть, вы так никому его и не покажете и ничего не расскажете, а однажды нас обоих не станет… жаль, правда?

Джекрам пристально смотрел на нее.

– Ей-богу, вы хороший человек, – закончила Полли. – Очень хороший, сержант. Вы сами это каждый день твердите.

Кухня вокруг гудела женскими голосами. Женские руки никогда не бездельничают – они держат детей, сковородки, тарелки, пряжу, щетку, иголку… даже когда женщины разговаривают, они одновременно заняты делом.

– Никто тебе не поверит, – наконец ответил Джекрам.

– А кому я расскажу? Вы правы. Никто не поверит. Но вам я поверю.

Джекрам рассматривал кружку с пивом, как будто пытаясь разглядеть в пене будущее. Наконец он решился. Сержант вытащил золотую цепочку из-под грязного жилета, отстегнул медальон и осторожно открыл крышку.

– Вот, – сказал он, передавая медальон Полли. – Хотя не много тебе с того будет проку.

На обеих половинках было по миниатюре. Темноволосая девушка и белокурый молодой человек в форменном мундире «Тудой-сюдой».

– Вы очень удачно вышли, – сказала Полли.

– Не болтай ерунды, Перкс.

– Честное слово. Я смотрю на портрет, потом на вас… и в ее лице вижу ваше. Конечно, раньше вы были бледнее. И… тоньше. Кто этот юноша?

– Его звали Вильям.

– Вы его любили?

– Да.

– И пошли за ним в армию…

– Да, да, старая история. Я… была крепкой рослой девкой. Ну, сам видишь. Художник постарался, но для картины маслом я никогда не годилась. Разве что для акварели. Там, где я родилась, в жены охотнее всего брали таких женщин, которые могли каждой рукой поднять по боровку. И вот однажды, когда Вилли завербовали, я таскала боровков, помогая папаше, и потеряла башмак в грязи, и старик стал на меня орать, и я подумала: к черту. Вилли никогда на меня не орал. Я раздобыла мужскую одежду, неважно как, отрезала волосы, поцеловала Герцогиню и через три месяца… я стала «избранным парнем».

– Кем-кем?

– Так раньше называли капралов, – сказала Джекрам. – Избранный. Да, да, я тоже улыбнулась, когда услышала. Так и пошло. Армия – просто рай по сравнению с поросячьей фермой и тремя ленивыми братьями.

– И сколько лет вы служите, сержант?

– Честно говоря, не помню. Я всем говорю, что не знаю, сколько мне лет, и это сущая правда. Я столько раз врала насчет своего возраста, что в конце концов сама себе поверила… – Джекрам начала осторожно перекладывать жевательный табак в новый кисет.

– А ваш возлюбленный? – тихо спросила Полли.

– Нам было хорошо, очень хорошо… – Джекрам остановилась на мгновение и посмотрела в никуда. – Его так и не повысили, потому что он заикался, зато у меня был громкий командный голос, и офицеры это ценили. Вилли не возражал. Даже когда я дослужилась до сержанта. А потом его убили в бою под Шепплом. В шаге от меня.