Пекло

Примерно подобное чувствовал и я. Вот только в нашем случае это было тяжелее вытерпеть. Потому что эту самую стену воздвиг я. И только мне по силам было снести её. Да мне это было по силам…Но в то же время я не мог, я мать его, не мог ее раскрошить, взорвать, разбить, потому что там за этой самой пресловутой стеной, нас ожидала целая бездна крови, боли и потерь…страшных потерь, невосполнимых.

Мне доложили о приезде Стефана. А после появился и сам ищейка. Эта кличка прекрасно подходила моему верному другу…пожалуй единственному за долгие годы, который поведал о последних событиях в том мире, в котором оставался Андрей, и отчитался по заданным ему ранее вопросам об Софии. Также он рассказал и о том, какие нам предстоит заключить контракты с учётом нового положения и новой группировки. МОЕЙ группировки.

Подошёл к бару и предложил Радичу виски, заранее зная, что он откажется. Тот вдруг прервал свою речь о договорах и осторожно поинтересовался о том, как поступить с теми наблюдателями, что оставались в доме каждого из членов моей семьи. Хороший вопрос, если брать во внимание тот факт, что в мятежное время остаются единицы тех, кому можно безоговорочно доверять. Я сел в кресло и, пожав плечами, прикурил сигару. Прищурился, глядя на Стефана. Просто образец невозмутимости. Готов голову дать на отсечение, что у него в мозгу постоянно крутятся тысячи шестерёнок, но вы никогда не увидите этого. Только те эмоции, которые он считает нужными показать. А Радич таковой признаёт только одну — полную невозмутимость.

Выдохнул дым в потолок:

— Пусть остаются на местах. Наблюдение за ними не прекращай. И насчёт Андрея…Не поверю, что ты не сможешь найти хотя бы одного способного человека, который мог бы регулярно поставлять нам информацию из графской резиденции, — я поморщился, заметив секундный блеск в его глазах, — вернее, из особняка Воронова. На этом всё, Радич. Ты свободен.

Опустошил бокал и, машинально потянувшись за бутылкой, остановил собравшегося уйти, Ищейку:

— Кстати, Стефан, ты должен будешь совсем скоро отвезти Дарину в новый особняк в горах. Да, в сопровождение ей отправь своего бывшего зама…как там его…Дениса. Думаю, после преподанного недавно урока парень горит желанием доказать, что он исправился.

Радич коротко кивнул и склонил голову на бок, во взгляде появилась заинтересованность:

— Всё — таки, Максим, ты решил…

— Именно. Будем придерживаться плана с Софией Волковой…Которая, — саркастично усмехнулся, — совсем скоро станет твоей новой госпожой.

Стефан ушел, и практически сразу я услышал лёгкие шаги Дарины за дверью. Вот она, видимо, в нерешительности остановилась. Сердце галопом понеслось вскачь. Пришла. Сама. В груди вспыхнула надежда на примирение. Пусть хотя бы ненадолго. На пару дней. На день. Но день, который мы проведём вместе. В любви и нежности, но никак не в ненависти или презрении друг к другу.

— Входи, Даша. Не заперто.

Дверь осторожно открылась, а у меня вдруг задрожали руки от болезненной тяги прикоснуться к ней вот такой, ранимой и грустной. Залпом опустошил бокал и выкинул его в камин. Даша всё так же стояла возле двери, не решаясь подойти ближе.

— Полагаю, игра в молчанки окончена? Пришла поговорить? Созрела?

Я специально говорил грубо, стараясь обидеть её. Либо так, либо я сам брошусь к ней…

Она многозначительно посмотрела в сторону бутылок, выстроившихся на столе. Осуждает…Ухмыльнулся:

— Не думаю, что ты пришла ради лекции по поводу вреда алкоголя для моей несчастной печени?

Она вздёрнула подбородок вверх:

— Я пришла сказать, что я уезжаю к детям.

Надежда на примирение лопнула с громким хлопком, резонансом по нервам, и так натянутым до предела.

Улыбнулся, стараясь скрыть дикое разочарование:

— Даже так? Охренительно! Я как раз собирался предложить тебе уехать.

— Значит, ты уже и это решил за меня? Спасибо, что так заботишься обо мне. Угадываешь все мои желания.

В голосе тонна презрения. Прикусил щеку с внутренней стороны. Играем до конца, Воронов. Нет времени для сантиментов.

— Я стараюсь. Я очень стараюсь угодить тебе.

Чёрт, девочка, знала бы ты, чего это стоит мне, как меня выворачивает изнутри, как хочется крушить всё вокруг от безысходности и бессилия что — либо изменить.

— Конечно, ведь я принадлежу тебе, — она шагнула ко мне, — и ты мною распоряжаешься, как тебе вздумается, как своими вещами. Это я не могу распоряжаться тобой, а тебе все позволено.

Захотелось громко расхохотаться. Я перестал распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению много лет назад. С тех самых пор, когда одна маленькая взбалмошная девчонка, вынудила меня поступить так, как было выгодно ей. Именно с того времени я перестал принадлежать самому себе.

Но вслух я произнёс совершенно обратное:

— Даша, неужели за все эти годы ты не поняла одной непреложной истины: да, ты принадлежишь мне! А вот Максим Воронов не принадлежит никому!

И по хрен, что сам десятки раз ей говорил обратное. Сейчас она не вспомнит. Или же поверит, что это была ложь. По хрен. Снова.

Она резко побледнела и срывающимся голосом произнесла: