Говорит с лёгким акцентом, кивает в сторону беседки, из которой, видимо, и вышла. И тут же бросила хмурый взгляд на Тень.
— Сювейда, что застыла, принеси …госпоже, — да, ей тоже это слово почему-то даётся с трудом, — обувь. И чай со сладостями.
Затем на меня взглянула и улыбнулась. Хотя больше показалось, что она, скорее, выдавила из себя улыбку.
— Идём.
Авра ненавидела себя в эти секунды. Самые странные в её жизни. Самые страшные в ней после смерти дочери. Хотя тут, конечно, всё взаимосвязано. Не случись тогда эта беда…или роди Авра после нее сына Саиду, сейчас не стояла бы во дворе своего же дома и не смотрела на дешевую русскую дрянь, которую муж своей женой сделал. И что в ней Саид найти мог? Бледная моль. Слишком светлые волосы, брови, даже глаза. Авра раньше никогда глаз такого холодного цвета не видела. Отталкивающий. Вон Орс, переминающийся позади девки, тоже светлоглазый, но они у него насыщенного зеленого цвета. А эта…отталкивает внешностью своей. Авра же всегда отличалась фигурой. За ней столько парней в селе бегали. Все вздыхали и быстро взгляд отводили, стоило ей пройти мимо них. Уж фигурой Аллах её не обделил. Первая красавица была. Когда-то. Посетила грустная мысль, что лучше бы вот такой худосочной доской была, бледной, с тёмными кругами под глазами, но здоровье имела и уже хотя бы одного ребенка. Может, тогда бы так грудь не болела, так не выворачивало от ревности при взгляде на русскую? Отвлекалась бы на своё дитя…и была уверена, что Саид не оставит её и ребенка ради новой жены. Кто бы что ни говорил, а благородным Саид был. Надёжным. И вплоть до последних дней Авра не беспокоилась о своём положении. Переживала, конечно, что тело её неспособно ребенка выносить, молилась усердно, плакала сначала от радости, забеременев в очередной раз. А затем — от горя, потеряв снова. Словно насмешка Аллаха. Но теперь ей впервые стало страшно. В тот день, когда Саид сообщил, что женится. Стало страшно, что он оставит её, пустоцвета, одну, скорее всего, не вернёт родителям, она понимала, что нет…но всё же оставит эдакой прислугой в своём доме. Чтобы она могла служить ЭТОЙ!
Авра смотрит на неё, смотрит и чувствует, как контроль, её хвалёное умение держать себя в руках, хладнокровность, доставшаяся от матери — всё это, как по щелчку пальцев, испаряется, стоит русской дряни на неё взгляд поднять. Пальцы свои сжимает нервно. Да, девчонка явно боится, она явно против своей воли здесь. Авра же не глухая и не слепая. Она видит и слышит это. Но ещё Авра далеко не глупая и понимает, что это ровным счётом никакого значения для Саида не имеет. И потому старается давить из себя улыбки одну за другой, а саму в то же время чудище страшное, ревность грызёт изнутри с той самой минуты, как Саид шлюшку приволок. Авре очень больших усилий стоит справляться с ним изо дня в день, в такие моменты и вправду думает, как бы эту сучку убить. Отравить? Придушить? О, Авра бы её и ножом зарезала, не испугалась, не побрезговала бы её неверной испорченной крови…она бы умывалась ею с удовольствием. Но боится. Слышит указания Саида насчет русской и боится. Потому что это слишком на заботу смахивает. По крайней мере, Авре так кажется.
Ревность в висках бьётся, давит на них, закипает внутри смолой и носится по венам, заставляя сжимать ручку чайной чашки и чуть ли губы не кусать, только чтобы себя не выдать. Потому что, как на эту дрянь посмотрит, так видит, как Саид её вверх по лестнице есёт. На руках. Её, Авру, не нёс. А эту…за что? Ей и не надо его этой заботы. Не понимает, какой мужчина её замуж взял. Истерики устраивает, голодовки объявляет. О, Авра знает всё, что происходит тут. Ну откуда этой русской шалаве знать, что такой настоящий мужчина? Авра была уверена, что шалава, да. И пусть Саид перед ними бросил простынь с каплями крови, Авра не верит, что это девчонки кровь. Потому что после этого в один вечер сама заходила к Саиду и, привычно прильнув губами к его ладони, заметила порез на руке. Но он её не возвращает. Почему-то держит в доме. И каждую ночь ходит именно к ней. К той, кто его ненавидит и боится, а не к своей жене. Настоящей жене, посланной ему Аллахом. От этих мыслей будто плоть обугливается, на пол осыпается, обнажает стальной каркас, который столько лет, после стольких неудачных беременностей и безразличия мужа сдерживал её. Ни разу до появления русской такого не было. Пусть Авра и знала, что у Саиды есть любовницы. Точнее, продажные женщины, с которыми он удовлетворял свои желания. Но они не были угрозой для неё. А вот эта девка будет. Она уже стала ей самой настоящей, самой серьезной угрозой.