То была драма попранного доверия, сломленного детства, драма первого и сурового прозрения.
Занавес опустился в молчании. Тишина была на сцене и в зале. Никто не пошел в буфет, как будто боялись прервать застывшую на полуслове нить чужой и трагической жизни.
Для самой Стрепетовой эта жизнь не была чужой. Антракт не принес передышки. Пока там, в зале, приходили в себя от необычного потрясения, актриса вместе с Аннетой бесшумной тенью скользила по низким удушливым комнатам запертого от всех дома купца Перевалова. К тому времени, когда кончался антракт, она успевала прожить в этом доме полгода.
Казалось, что целая жизнь отделяет замкнутую в себе, молчаливую женщину от раздавленного несправедливой судьбой ребенка второго акта.
Она разговаривала сдержанно, ничего не подчеркивая, без резких реакций и без улыбки. Как будто тонкая пленка льда отделила от окружающих еще живые, но уже недоступные им чувства. Казалось, ничто не может нарушить эту застылость, эту внутреннюю отгороженность от всех и от всего.
Обиды, оскорбления, издевательства как будто вовсе не задевают ее. Ни единым словом, ни намеком она не выдает, как тягостна жертва, принесенная ею матери и сестрам. Мучительную жизнь в доме свекра, эту сплошную цепь унизительных попреков и притеснений Аннета переживает стоически, не жалуясь и не обвиняя. И только жестокость, проявленная к другому, выводит Аннету из оцепенелого безразличия.
Случайное появление мужика, который обратился к Аннете за помощью, срывает пелену мнимого покоя.
Тупой садист и самодур Перевалов требует, чтобы полиция наказала мужика, которого он же и обобрал. Аннету свекор заставляет подписать клеветническое заявление.
Для него самого сделка с совестью — норма, каждодневная привычка, правило поведения. Аннете поступок, на который вынуждает ее свекор, кажется клятвопреступлением. Хуже — предательством.
Аннета Стрепетовой может смириться с тем, что ее предали близкие. Но сама она не предаст никогда.
Когда свекор протягивает ей бумагу, адресованную в полицию, Аннета пытается убедить его мольбой. Она убеждает покорно, жалобно, глядя осторожными просительными глазами. В ожидании ответа она переводит взгляд на стоящего в стороне мужика, и в ней тихо скапливается еще незнакомая ей энергия сопротивления. Медленно зреет молчаливый, но упорный протест. И после того как Перевалов грубо отвергает мольбы, Аннета твердо, с какой-то тихой суровостью произносит:
— Нет, я такой бумаги не подпишу…
Решимость, которая впервые проснулась в кротком, подавленном чужой волей существе, окрепла от этих выговоренных слов несогласия. Как только фраза была сказана, Аннета Стрепетовой переступала черту, раньше ей недоступную. Воспитанная в полной покорности и никогда раньше не нарушавшая ее, Аннета теперь как бы оборвала прочную тугую привязь.
Мужа, который пытался ее образумить, она спокойно назвала доносчиком. В его ничтожности она увидела наконец причину зла своей жизни.
Теперь она уже не могла отступить. Понимание и сила протеста прибавили ей мужества. Отдавая отчет в том, что ждет ее впереди, глядя на свекра расширенными от ужаса глазами, она отказывалась подписать бумагу. И даже перо, протянутое Пере-валовым, она отбрасывала резким движением, словно уже одно прикосновение к этому орудию мести загрязняло ее, делало соучастницей.
Тихо и непреклонно заявляла она:
— Клянусь богом, я никогда не подпишу эту гнусную и бессовестную ложь.
И повторяла свои слова раздельно, весомо, как присягу.
Нагромождая несправедливости, драматург хотел показать сломленную волю Аннеты. Актриса вступала в единоборство с автором.
Тюремный режим, установленный свекром в наказание за своеволие, Аннета Стрепетовой переносила сжав зубы. Чем более страшные испытания придумывал Перевалов, тем отчаяннее сопротивлялась Аннета. Монолог протеста в четвертом акте актриса выплескивала на одном непрекращающемся дыхании, на нарастающем изнутри порыве. Слова неслись, как будто сию минуту должна была оборваться жизнь, а умереть, не сказав всего, что открылось, было нельзя, невозможно.
Звериной правде Переваловых Аннета Стрепетовой бросала наперерез другую, неведомую им правду человечности. А с ней и презрение к людям, чья власть держится на насилии и обмане.
— Теперь все кончено между нами… Я не дочь вам, я не жена вашего сына, я убегу из вашего дома…
Решение вырывалось как приговор. Негодование хлестало обвиняющими словами.
И только швырнув в лицо палачам правду, Аннета уступала подстерегавшей ее слабости. Силы, истраченные на резкую вспышку протеста, иссякли. Будущее безумие уже надвигалось на мозг, раздавленный непосильной борьбой.
Последние слова роли Стрепетова произносила тусклым, по-лубредовым шепотом. Детски нетронутый ум изнемог под тяжестью жизненного прозрения. Еще секунду назад был живой, страдающий человек, пытавшийся воевать с миром лжи и нелепой жестокости. Сейчас на сцене стояло существо, отделенное гибельной чертой от жизни. Волю, которую не удалось сломить грубыми истязаниями, победил непосильный подвиг.