Пелагия и чёрный монах

Тут девушка вся повернулась к Лагранжу и покачала головой, словно не верила чему-то или в чём-то сомневалась. После долгой паузы (сколько именно она продолжалась, сказать трудно, потому что от мерцающего взгляда Феликс Станиславович оцепенел и счёт времени утратил) нежные губы шевельнулись, прошелестели:

— Что ж, тем лучше.

Порывисто сняла перчатку, царственным жестом протянула руку для поцелуя.

Полковник приник ртом к благоуханной, неожиданно горячей коже. От прикосновения закружилась голова — самым натуральным образом, как после пары штофов жжёнки.

— Довольно, — сказала барышня, и Лагранж опять не посмел своевольничать. Даже попятился. Это надо же!

— Как… Как вас зовут? — спросил он задыхаясь.

— Лидия Евгеньевна, — рассеянно ответила она, шагнула к полковнику и поглядела куда-то поверх его плеча.

Феликс Станиславович обернулся. Оказывается, они стояли на самом краю утёса. Ещё шаг назад, и он сорвался бы с кручи.

Лидия Евгеньевна простонала:

— Я здесь больше не могу! Туда, я хочу туда!

Размашистым жестом показала на озеро, а может быть, на небо. Или на большой мир, таящийся за тёмными водами?

Перчатка выскользнула из её пальцев и, прочерчивая в пустоте изысканную спираль, полетела вниз.

Касаясь друг друга плечами, они наклонились и увидели внизу, на каменистом выступе белое пятнышко, покачивающееся на ветру.

Неужто придётся лезть? — мысленно содрогнулся полицмейстер, но пальцы уже сами расстёгивали пиджак.

— Ерунда, — бодро сказал Феликс Станиславович, надеясь, что она его остановит. — Сейчас достану.

— Да, я не ошиблась в нём, — кивнула сама себе Лидия Евгеньевна, и после этого полковник был готов не то что лезть — ласточкой кинуться вниз. Страха как не бывало.

Цепляясь за корни, осторожно нащупывая ногами камни и малейшие выступы, он стал спускаться. Раза два чуть не сорвался, но уберёг Господь. Подвижная белая полоска делалась всё ближе. Хорошо хоть перчатка не улетела в самый низ, а зацепилась посередине обрыва.

Вот она, голубушка!

Лагранж дотянулся, сунул шёлковый трофей за пазуху. Посмотрел вверх. До кромки было далеконько, ну да ничего — подниматься проще, чем спускаться.

Выбрался на вершину не скоро, весь перепачканный, искряхтевшийся, мокрый от пота.

— Лидия Евгеньевна, вот ваша жантетка! — триумфально объявил он, озираясь.

Только не было на холме никакой Лидии Евгеньевны. Исчезла.

* * *

— Так, говорите, вы его дядя по материнской линии? — переспросил Коровин, внимательно глядя на Феликса Станиславовича и почему-то задержавшись взглядом на шее визитёра. — И служите, стало быть, в банке?

Лагранж чуть ли не час проторчал в кабинете у доктора, а никакого толку пока что не выходило. Донат Саввич оказался собеседником трудным, не желающим поддаваться психологической обработке, правила которой были разработаны лучшими умами Департамента полиции и Жандармского корпуса.

В полном соответствии с новейшей допросительной наукой, полицмейстер попытался в первую же минуту знакомства установить правильную иерархию, обозначить, кто «отец», а кто «сын». Крепко пожал руку худощавому, гладко выбритому доктору, пристально посмотрел ему прямо в глаза и с приятной улыбкой сказал:

— Превосходное у вас заведение. Наслышан, начитан, впечатлён. Просто счастье, что Алёшик попал в такие надёжные руки.

Комплимент нарочно произнёс тихим-претихим голосом, чтоб оппонент сразу начал прислушиваться, мобилизовал мышцы холки и непроизвольно наклонил голову вперёд. Кроме того, в соответствии с законом зеркальности, после этого Коровин должен был говорить громко, напрягая связки. На этом первый этап складывающихся отношений был бы благополучно завершён, начальное психологическое преимущество получено.

Но доктор владел методой дискурсивного позиционирования не хуже полицмейстера. Должно быть, насобачился на своих пациентах. Если б разговор происходил не на территории Доната Саввича, а в некоем строгом кабинете с портретом государя императора на стене, преимущество было бы на стороне Феликса Станиславовича, а так что ж, пришлось менять аллюр на ходу.

Когда врач энергично сжал руку полковника, взгляда не отвел, а на лестные слова еле слышно произнёс: «Помилуйте, какое уж тут счастье», Лагранж сразу понял, что не на того напал. Хозяин усадил посетителя в чрезвычайно удобное, но низкое и несколько запрокинутое назад кресло, сам же уселся к письменному столу, так что Феликс Станиславович был вынужден смотреть на Коровина снизу вверх. Инициатива диалога тоже сразу попала к доктору.

— Очень хорошо, что вы так быстро прибыли. Ну же, рассказывайте скорей.

— Что рассказывать? — смешался Лагранж.

— Как что? Всю жизнь вашего племянника, с самых первых дней. Когда начал держать головку, в сколько месяцев стал ходить, до какого возраста мочился в кровать. И родословную тоже, со всеми подробностями. Молодой человек у меня однажды был, ещё до раптуса, и я провёл первичный опрос, но нужно сверить данные…

Проклиная себя за неудачно выбранную легенду, полицмейстер принялся фантазировать и отвечать на миллион разных идиотских вопросов. Перейти к делу всё никак не получалось.