Пелагия и красный петух

Статский советник отвел взгляд в сторону и чуть не вскрикнул. Из стеклянного шкафа на него, блестя глазенками, смотрела негритянская девочка – совсем как живая.

– Что это?!

– Чучело. Привез из Сенегамбии. Из-за татуировки. Настоящее произведение искусства!

Граф включил над стеллажом лампу, и Матвей Бенционович увидел на темно-коричневой коже лиловые узоры в виде переплетенных змеек.

– Там есть племя, в котором женщин украшают прелестными татуировками. Одна девчонка как раз умерла. Ну, я и выкупил труп у вождя – за винчестер и ящик патронов. Туземцы, кажется, решили, что я поедатель мертвечины. – Ноздри графа задергались. – А дело в том, что один из моих тогдашних слуг, Фелисьен, был превосходным таксидермистом. Впечатляющая работа?

– Да, – сглотнув, ответил Бердичевский.

Перешли к следующему экспонату.

Он оказался менее пугающим: обыкновенный человеческий череп, над ним – портрет напудренной дамы с глубоким декольте и капризно приспущенной нижней губой.

– А это что? – с некоторым облегчением спросил Матвей Бенционович.

– Вы не узнаете Марию-Антуанетту? Это ее голова. – Граф любовно погладил череп по блестящей макушке.

– Откуда он у вас?! – ахнул Бердичевский.

– Приобрел у одного ирландского лорда, оказавшегося в стесненных обстоятельствах. Его предок во время революции был в Париже и догадался подкупить палача.

Статский советник переводил взгляд с портрета на череп и обратно, пытаясь обнаружить хоть какое-то сходство между человеческим лицом при жизни и после смерти. Не обнаружил. Лицо существовало само по себе, череп сам по себе. Ну и сволочь же парижский палач, подумалось Матвею Бенционовичу.

Дальше стоял стеклянный куб, в нем кукольная головка с курчавыми волосами – сморщенная и маленькая, как у новорожденного младенца.

– Это с острова Новая Гвинея, – пояснил граф. – Копченая голова. Не бог весть какая редкость, в европейских коллекциях таких немало, но сия примечательна тем, что я, можно сказать, был лично знаком с этой дамой.

– Как так?

– Она провинилась, нарушила какое-то табу, и за это ее должны были умертвить. Я был свидетелем и умерщвления, и последующего копчения – правда, ускоренного, потому что по правилам обработка должна продолжаться несколько месяцев, а я не мог столько ждать. Меня честно предупредили, что сувенир может через несколько лет протухнуть. Но пока ничего, держится.

– И вы ничего не сделали, чтобы спасти эту несчастную?

Вопрос Чарнокуцкого позабавил.

– Кто я такой, чтобы мешать отправлению правосудия, хоть бы даже и туземного?

Они подошли к большой витрине, где на полочках были разложены мешочки разного размера, стянутые кожаными тесемками.

– Что это? – спросил Матвей Бенционович, не находя в этих экспонатах решительно ничего интересного. – Похоже на табачные кисеты.

– Это и есть кисеты. Работа индейцев американского Дикого Запада. Ничего не замечаете? А вы рассмотрите.

Магнат открыл дверцу, вынул один из кисетов и протянул гостю. Тот повертел вещицу в руках, удивляясь тонкости и мягкости кожи. В остальном ничего примечательного – ни узора, ни тиснения. Только в середине подобие пуговки. Присмотрелся – и в ужасе отшвырнул кисет обратно на полку.

– Да-да, – заклекотал его сиятельство. – Это сосок. У воинов некоторых индейских племен есть милый обычай – приносить из набега мужские скальпы и женские груди. Но бывают трофеи и похлеще.

Он снял с полки нечто, похожее на связку сушеных грибов. На веревку были нанизаны темные колечки, некоторые почему-то с волосками.

– Это из бразильских джунглей. Я гостил у одного лесного народца, который воевал с женщинами-амазонками, кровожаднейшими тварями, которых, по счастью, впоследствии полностью истребили. Сию гирлянду я выкупил у главного храбреца, который лично убил одиннадцать амазонок. Видите, тут ровно одиннадцать колечек.

– А что за колечки? – спросил непонятливый Бердичевский, тут же всё понял сам, и его замутило. Из глубины дома донесся тихий звон гонга.

– Готовы закуски, – объявил граф, прерывая ужасную экскурсию. – Не угодно ли?

После увиденного прокурору было не до закусок, но он поспешно сказал:

– Благодарю, охотно.

Куда угодно, только бы подальше из этой комнаты.

Загнали волка в кут

В соседней зале, столовой (слава богу, самой обыкновенной, без копченых голов и вяленых гениталий), Матвей Бенционович один за другим осушил два бокала вина и лишь тогда избавился от противного дрожания в пальцах. Съел виноградину. Желудок содрогнулся, но ничего, выдержал.

Кеша как ни в чем не бывало уплетал фаршированных перепелок. Граф же к еде не притронулся, только пригубил коньяк и сразу закурил сигару.

– Что ж, в Заволжске имеется общество? —спросил он, произнеся последнее слово таким образом, что было ясно, о каком именно обществе идет речь.

– Небольшое, но есть, – ответил Бердичевский, готовясь врать.