Пелэм, или приключения джентльмена

— Да, это так, — ответила леди Розвил. — Наклоните голову, у стен есть уши. Вы имеете друга, настоящего, неусыпного друга среди тех, кто сейчас пришел к власти. Как только он узнал, что мистеру В. обещано представительство от местечка, которое, как ему было известно, давно предназначалось вам, он тотчас же отправился к лорду Доутону. Тот совещался с лордом Клэндоналдом, но друг ваш тем не менее сразу заговорил об этом деле. Он очень горячо защищал ваши притязания, более того — объединил их со своими, весьма значительными, и в качестве награды для себя потребовал исполнения того, что было давно уже обещано вам. Доутон был крайне смущен. За него ответил лорд Клэндоналд, что, конечно, ваших дарований отрицать не приходится, что они немалые, что вы — спору нет — оказали их партии большие услуги и что, следовательно, было бы разумно теснее связать вашу судьбу с их делом, но что вместе с тем вы ведете себя несколько гордо, высокомерно, он даже сказал бы (отметьте, что здесь высшая точка) слишком независимо, а это не может не быть до крайности неприятным в таком молодом человеке. Более того: что вам невозможно верить до конца, что вы не желаете связывать себя определенными обязательствами перед какой-либо партией, что вы всегда говорите об условиях, притязаниях, что предложение ввести вас в парламент вы рассматривали как одолжение скорее с вашей стороны, чем со стороны лорда Доутона, одним словом, — что на вас нельзя положиться. Тут и сам лорд Доутон, набравшись храбрости, принялся ему подпевать и произнес длинный панегирик В. Он долго перечислял, чем они обязаны ему и рвению всей его семьи, и добавил, что в таком кризисе, как сейчас, совершенно необходимо опираться на людей действительно верных, а не сомнительных и колеблющихся, он же лично считает, что, попади вы с его помощью в парламент, неизвестно еще, как бы стали там действовать — как друг или как враг. Кроме того, в связи с женитьбой вашего дяди самонадеянность ваша уже окончательно не соответствует тем надеждам на будущее, какие вы вправе питать, и в конце концов те же самые таланты, благодаря которым ваши притязания, как союзника, можно было бы поддержать, станут довольно опасными, если вы окажетесь в таком положении, когда сможете вредить в качестве врага. Достойная парочка наговорила еще много всевозможных вещей такого же рода, так что друг ваш вынужден был уйти под тем совершенно определенным впечатлением, что если вы не станете более покладистым с новым министром или не дадите ему более определенных заверений, то вам от него решительно нечего ждать, по крайней мере в настоящее время. С уверенностью можно сказать, что он вас слишком боится и скорее сам постарается, чтобы вы не попали в Палату, чем хоть в малейшей степени посодействует получению вами депутатского места. На этот счет вы можете не сомневаться.

— Благодарю вас от всего сердца, — горячо сказал я, схватив руку леди Розвил и пожимая ее. — Вы сообщили мне то, что я уже давно подозревал. Теперь я настороже, и они еще увидят, что недругом я могу быть таким же деятельным, как и другом. Но хвастать сейчас не время. Сделайте одолжение, назовите мне моего неизвестного доброжелателя. Я даже и думать не мог, что на свете есть кто-либо, способный хоть пальцем пошевелить ради Генри Пелэма.

— Этот друг, — ответила леди Розвил дрогнувшим голосом, и лицо ее вспыхнуло, — сэр Реджиналд Гленвил.

— Что! — вскричал я. — Повторите еще раз имя, которое произнесли, или… — Я осекся, придя в себя. — Со стороны сэра Реджиналда Гленвила, — продолжал я высокомерным тоном, — слишком большая любезность заниматься моими делами. Со мной, видимо, произошла очень странная перемена, если, для того чтобы их поправить, мне теперь нужно назойливое вмешательство посторонних.

— Нет, мистер Пелэм, — поспешно сказала графиня, — вы несправедливы к Гленвилу… к себе самому. Что до него, то не проходит и дня, чтобы он не упоминал о вас с самыми восторженными похвалами и самым дружеским чувством. Недавно он сказал, что вы переменились к нему, но что он этим не удивлен, однако о причине этой перемены он не говорит ничего. Может быть, это назойливо с моей стороны, но разрешите мне спросить, в чем дело? Может быть (о, как я была бы счастлива!), мне удалось бы вас помирить. Если бы вы знали, если бы вы хоть отчасти представляли себе, какая благородная и возвышенная натура Реджиналд Гленвил, вы не допустили бы, чтобы вас разделяли какие-то мелочи.

— Это не мелочи, — сказал я, вставая с места, — и я не имею права говорить о том, что нас разделяет. Пока же да благословит вас бог, милая леди Розвил, и да избавит он ваше доброе, благородное сердце от страданий гораздо более мучительных, чем неудовлетворенное честолюбие или обманутое доверие.

Леди Розвил опустила глаза, грудь ее тяжело вздымалась: она уразумела смысл моих слов. Я распрощался с нею и уехал домой.

ГЛАВА LXXII