Довольно трудно мне было представить себе, что семейство, которое все чтили и которому все завидовали, когда я с ним простился, превратилось теперь в обездоленных и всеми оставленных бедняков. Я бросился к ногам той, кого любил по-прежнему, правда, уже не любовью ранней юности, но с пламенной страстью вполне взрослого человека. Как прекрасны были ее слезы, как невинны ее помыслы, когда она спросила, действительно ли чувства мои остались столь же неизменны, как я уверяю, действительно ли я готов прижать к сердцу своему бесприданницу и удовлетвориться единственным неисчерпаемым ее богатством — любовью ко мне? С миссис Морленд сошла вся холодная чопорность, когда я сказал ей, что явился за получением своей награды. Она призналась, что не ожидала от меня подобного великодушия, призналась в своем заблуждении: теперь я действительно достойный друг ее сына и избранник дочери. Но где же был этот сын? Он вышел ко мне столь же горделивой поступью, с челом столь же величавым, если не столь же ясным, как тогда, когда я видел его в поистине королевских залах его родительского дома и в апогее благополучия. Вскоре я занял у них свое прежнее положение, и решено было, что в конце года моя нареченная станет моей супругой. И все же, любезный и проницательный читатель, веришь ли ты, что путешествие совершенно изменило мой нрав, что все веления здравого смысла не устояли перед романтическими понятиями о чести и перед чистотой любовного чувства? Если да, то да просветит тебя господь… впрочем, не стану цитировать дальше. Что правда, то правда: я испытывал какую-то удивительную привязанность к Эллен. В чужих странах я не встретил ни одной женщины, равной ей по красоте, прелести, нежности, и теперь, возвратившись на родину, не мог не заметить, что, несмотря на все пережитое ею горе, красота ее расцвела за это время еще ярче прежнего. Конечно, теперь, когда она разорилась, я не мог думать о ней, как о жене, но ведь, хвала небесам, — брак не единственный способ наслаждаться любовью обожаемой женщины. Однако для того, чтобы воспользоваться каким-либо иным способом, надо было получить благоприятную возможность, а этого я мог бы достигнуть лишь благодаря дружеской близости и доверию со стороны всех троих, для чего опять же мне необходимо было возобновить свое матримониальное предложение. Это ведь не представляло особой опасности, ибо дело не могло разрешиться скоро. Должен был пройти почти целый год траура, прежде чем я мог пристойным образом просить о том, чтобы наступление счастливого дня было ускорено. А за это время, принимая во внимание все мои качества и к тому же опыт, который я приобрел в подобных делах, было бы просто странно, если бы я не добился своей цели.
Так как мне вовсе не хотелось, чтобы в обществе заметили мою дружескую близость с сыном покончившего самоубийством банкрота, да к тому же я стремился, насколько возможно было, избавиться от такого проницательного наблюдателя, как Фредерик Морленд, я предусмотрительно устроил ему, благодаря связям моего отца, службу в одном из правительственных учреждений, правда, не слишком доходную, но зато почетную и отнимающую много времени. Дабы не удлинять свое и без того длинное повествование, скажу, что я не пожалел усилий для того, чтобы распалить чистое девичье чувство Эллен. Но все помыслы ее были до такой степени невинны, что мне никак не удавалось замутить в ней ту страсть, которая вообще легче всего этому поддается. Время шло, текли месяцы, а я еще ничего не добился. «Крепости (люблю старинные метафоры за их определенность) надо брать штурмом», — подумал я. Стояла середина лета. Я не решался расстаться с Эллен, но, чтобы никто не обратил внимания на столь неблаговидную странность, как пребывание в городе в такое время года, я снял дом в пригородной местности, носящей ныне почетное название «Риджент-парк». По соседству обосновалось несколько довольно приятных семей, другие все еще оставались в городе. «А не устроить ли, — подумал я, — холостяцкий праздник? На лужайке у меня будут стоять палатки, на тополях — висеть фонарики, в доме — накрыты столы, гости явятся в масках, а назову я это, как принято в газетах, — fête champêtre»[51]
. С большим трудом удалось мне уговорить Эллен впервые после смерти отца появиться в обществе и украсить мой праздник своим присутствием. Для самой миссис Морленд это было бы почти то же, что пойти в сидровый погребок[52]. Поэтому решили, что Эллен будет сопровождать одна общая знакомая.